Ван Гог. Письма

Для любви мгновенье
Нам дано судьбой:
Длится сон порой
Дольше, чем влеченье;
Времени теченье
Гасит пыл любой.
Это не Бодлер. Я тоже не знаю, кому это принадлежит. Это слова песенки из «Набоба»
Доде – вот откуда я их взял, но разве это не столь же выразительно, как пожатие плеч
настоящей дамы?
Все эти дни я читал «Госпожу Хризантему» Лоти; там есть интересные сведения о
Японии. В данный момент мой брат устроил выставку Клода Моне, мне очень хочется
посмотреть ее. Между прочим, ее посетил Ги де Мопассан, объявивший, что впредь он будет
часто заходить на бульвар Монмартр.
Кончаю – пора идти работать; вероятно, скоро напишу тебе еще. Тысячу раз прошу
прощения за то, что наклеил слишком мало марок на последнее письмо. А между тем отправлял
я его на почте; и такая неудача случается со мной уже не в первый раз, даже когда я в
сомнительных случаях справляюсь, сколько марок нужно наклеить.
Ты даже представить себе не можешь, до чего небрежны и беспечны здешние жители.
Впрочем, ты скоро сам увидишь все это в Африке. Благодарю за твое письмо. Надеюсь, что в
ближайшее время немного освобожусь и снова напишу тебе.
Б 8 note 124
Ты прекрасно делаешь, что читаешь Библию. Начинаю так, потому что долго не решался
посоветовать тебе это. Однако, натыкаясь в твоих письмах на многочисленные цитаты из
Моисея и св. Луки, я невольно сказал себе: «Ого, только этого ему не хватало! Теперь уж у него
полный артистический невроз!» Да, невроз, ибо изучение Христа неизбежно приводит к
неврозу, особенно когда – как это происходит со мной – дело осложняется еще выкуриванием
бесчисленных трубок.
Библия это и есть Христос, так как весь Ветхий завет устремлен к нему, как к вершине.
На другом склоне этой священной горы располагаются св. Павел и евангелисты.
Господи, до чего же скудна человеческая история! Выходит, на свете только и были, что
эти евреи, объявившие нечистым все, что не от них. Почему другие пароды, жившие под тем же
могучим солнцем Востока, – египтяне, индусы, эфиопы, вавилоняне, ниневийцы – не
оставили нам столь же тщательно написанных анналов? Как бы то ни было, изучение Библии –
прекрасное дело; к тому же умение читать все равносильно неумению читать вообще.
Но Библия дает нам столь горькое утешение, что повергает нас в возмущение и
отчаяние: она в полном смысле слова разрывает нам сердце своей безграничной мелочностью и
заразительной исступленностью; утешение, которое скрыто в ней, как ядро в твердой скорлупе,
как горькая мякоть, – это Христос.
Фигуру Христа, как я себе ее представляю, умели писать только Делакруа и Рембрандт;
после них пришел Милле и написал… доктрину Христа.
Все остальные вызывают у меня легкую улыбку – конечно, с точки зрения религии, а не
живописи. Примитивы: итальянские – скажем Боттичелли, фламандские – Вай Эйк, немецкие