Ван Гог. Жизнь

Винсент Ван Гог хранил в памяти обширную коллекцию литературных персонажей и сюжетов. В числе первых значительных его «приобретений» была «История одной матери» Ганса Христиана Андерсена. Всякий раз, оказываясь с детьми, Винсент рассказывал им эту мрачную сказку о любящей матери, которая выбирает для своего ребенка смерть, чтобы не обрекать его на риск несчастливой жизни. Винсент помнил сказку наизусть и умел пересказать на нескольких языках, включая английский, на котором говорил с сильным акцентом. Для того, чья жизнь была полна несчастий, для того, кто вечно искал свое отражение в образах литературы и искусства, андерсеновская сказка о ложно понятой материнской любви, вероятно, имела особое значение; маниакальное ее повторение должно было помочь Винсенту справиться с его собственной тоской, его ранами и травмами.

Анна, мать Винсента, никогда не понимала своего старшего сына. Он не был похож на других детей, и его «странное» поведение не укладывалось в ее глубоко традиционные представления о мире. Его пытливый, неуемный ум требовал от нее иной, вовсе не присущей ей проницательности и способности к пониманию и сочувствию. Матери казалось, что сын вечно витает в облаках; сыну мать представлялась слишком ограниченной и нечуткой. Чем дальше, тем больше мать была недовольна Винсентом. Непонимание сменилось раздражением, раздражение – стыдом, а стыд – гневом. К моменту, когда сын повзрослел, мать уже махнула на него рукой. Она ни в грош не ставила его религиозные и художественные поиски, считая их бесполезными метаниями, а беспорядочная жизнь Винсента была для нее равносильна утрате члена семьи. Мать обвиняла сына в том, что он намеренно причиняет боль и страдания родителям. Она даже не думала хранить его картины и рисунки и относилась к ним как к хламу – множество работ было оставлено при переезде вместе с ненужной мебелью (все его памятные детские вещи она выбросила еще раньше). Не ценила она и те работы, которые Винсент дарил ей впоследствии.

Анна Карбентус

Среди вещей Анны после ее смерти нашли лишь несколько писем и работ Винсента. В последние годы жизни старшего сына (мать пережила его на семнадцать лет) она писала ему все реже и ни разу не навестила в больнице, хотя поездки к другим членам семьи были для нее обычным делом. Даже когда к художнику пришла запоздалая посмертная слава, мать продолжала считать его искусство нелепым и не жалела о вынесенном вердикте.

Винсент никогда не понимал, почему мать его отталкивает. Иногда он яростно бунтовал против такого отношения, обвинял ее в бессердечии, в том, что любовь ее слишком быстро «скисла». «Поистине… нет более неверующих, жестокосердных и суетных людей, чем священники и – в особенности – их жены», – раздраженно писал Винсент в 1881 г., явно подразумевая родителей. Иногда он корил себя за то, что стал для них «наполовину чужим, наполовину надоевшим», приносящим лишь горе и потери. Но одно оставалось неизменным: Винсент никогда не переставал искать одобрения матери.

В конце жизни он написал ее портрет с фотографии, приложив подходящее стихотворение, в первых строках которого звучал жалобный вопрос: «Кто та, к кому влечет мой дух сквозь холод упреков и мрак клеветы?»

Анна Корнелия Карбентус сочеталась браком с преподобным Теодорусом Ван Гогом безоблачным майским днем 1851 г. в Гааге – колыбели нидерландской монархии и «самом приятном месте на земле». Отвоеванная у морского дна почва содержала смесь песка и глины, идеальную для выращивания цветов. Поэтому в мае Гаага являла собой истинный рай: цветы в несравненном изобилии по обочинам дорог и берегам каналов, в парках и садах, на балконах и верандах, в ящиках на подоконниках и в горшках у порогов, даже на баржах, скользивших по воде. Постоянно испарявшаяся с поверхности каналов и прудов, окруженных тенистыми деревьями, влага «каждое утро словно раскрашивала зелень листвы более яркими красками», – писал один очарованный путешественник.

В день свадьбы дорогу к алтарю усы́пали цветочными лепестками и украсили гирляндами из зелени и цветов. Невеста прибыла из дома Карбентусов на канале Принсенграхт в церковь Клостеркерк – драгоценную шкатулку XV в., расположенную в королевском сердце города, на проспекте, осененном тенью липовых деревьев и застроенном величественными домами. Ее экипаж проезжал по улицам, любая из которых могла бы вызвать зависть у жителей задыхающихся от грязи больших европейских городов. В Гааге все блестело и сверкало: чисто вымытые окна, свежеокрашенные или заново покрытые лаком двери, начищенные медные кашпо и позолоченные шпили колоколен. «Кажется, даже крыши здесь моют ежедневно», – восхищался один иностранец; а тротуары были ухожены, «как полы в бальной зале». Всякий приезжий, отмечал еще один гость Гааги, «позавидует счастью тех, кто здесь живет».