Ванда Здорная и Колдовские свитки

Как дошли те слова до князя, то князь приказал Ергу на костре сжечь, а на сына ее, годками равного княжевичу, рука не поднялась. Приказал он руну с него снять да спрятать, а Вовкулаку в темницу кинуть, очертить ее оберегами и заклятиями, и не выпускать ни за грош, ни за доброе слово.

А было то ровно за век до событий о которых ужотко поведется.

***

1

Китежъ, г. Лагвица,

страдникъ, годъ белого филина 

(июль, год две тысячи пятнадцатый от Рождества Христова)

– Что здесь происходит? – Спросила Ванда, застыв на пороге родительского дома.

– Вернулась! – Всплеснула руками Яра! – Ягодка наша! Заждались мы тебя!

Бояре привстали из-за стола, приветствуя дочь хозяев.

Бакуня подошёл к Ванде, взял из рук тяжелую сумку и по-отечески поцеловал в щеку.

– Сваты приехали. – Сказал он. – Скоро свадьбу справим.

Брови Ванды поползли вверх.

– Свадьбу? – Эхом повторила она.

– Свадьбу-свадьбу, – засмеялись мужики, приняв ее растерянность за смущение.

– Негоже девке по институтам мотаться. Остепениться пора. – Сказал отец. – Выберем тебе жениха полюбее, а там вскоре и детишки пойдут…

Ванда бросила взгляд на охмелевших от бражки бояр и улыбающуюся во весь рот Яру. Оно и понятно, чья задумка была.

Яра ее невзлюбила – пусть и женщиной она была доброй, да своенравной, упрямой, новой веры, а потому колдовства не приветствовала ни в каком виде – будь то простые чары для дома или страшно сложные боевые руны. И падчерице, некогда строптивой девчонке, а теперь выпускнице-отличнице Школы Колдовских Таинств, применять колдовство запрещалось – как бы чего дурного не вышло.

– Простите меня, – сказала Ванда. – Не отобедаю с вами – устала с дороги.

– Иди, дочка, отдохни. – Бросил старший боярин. – А мы уж тут с батькой твоим покумекаем – если к общим решениям придем – скоро и породнимся.

Промычав в ответ что-то невнятное, Ванда взбежала по лестнице на второй этаж, где под чердаком теснилась ее комнатушка, и заперлась на ключ, готовая вот-вот разрыдаться.

Швырнув вещи в угол, она достала из дедовского сундука зримое блюдце и крутанула по столу. Илья ответил лишь после третьей попытки.

– Ванда? – Слегка удивился он. – З-здравствуй! – Илья рябил и заикался. – Рад т-тебя видеть! Прости, связь ни к леш-шему, – зашипел он, – я на границе!

– Батюшка сватанье затеял! – Перешла к делу Ванда.

Илья взглянул на нее со всей серьёзностью:

– Сейчас нет времени говорить. С-сегодня буду проездом в Лагвице – встретимся, на нашем месте, как обычно… Ж…ш-ш…ж-ж…

Ванда изо всех сил затрясла проклятое блюдце. Изображение то шло полосами, то вовсе исчезало, а вместо звука издавалось странное жужжание, точно собеседник превратился в гигантскую осу.

В усердии она взмахнула блюдцем, задела краешек стола, блюдце звякнуло и разбилось.

Ванда смотрела на разлетевшиеся по полу осколки и чувствовала, как теплившаяся в груди радость превращается в трясущийся холодец. Она всхлипнула. Зримое блюдце – редчайшая вещь.

– Ээээ… – протянул невесть откуда взявшийся домовой Кузьмич. – Разбила блюдце – жди беды.

– Не накаркай, – отрезала Ванда.

Она собрала не посыпанные заговоренной солью осколки и выбросила в урну, даже не подозревая насколько он оказался близок к истине.

***

Сына Глызявого, как и батька, Глызею нарекли. Был он длинным, нескладным с лопухами вместо ушей, но мастерски умел любую ситуацию под себя выворачивать. Девки вокруг, как мухи летали. Хлопцы его уважали, словом не перечили, если надо где подсобить – не отказывались. так бы оно и было, если бы не один случай, который Ванда огласке предала.

Дедок Дивиш слыл в округе мастером по мечам – уроки у него брали и юнцы зеленые, и мужики постарше. Был он щуплым да немощным, а как меч в руки брал так словно на сорок лет молодел.

– Я, – говорил, – от этим самым мечом Вовкулаку зарубил. И за то наградил меня Яромил часовым механизмом, – он сверкнул золотым браслетом и продолжил – стоял я у палат княжеских, вдруг чую – княжна орет, я дверь распахнул, вижу – она младенца к груди прижимает, а на нее здоровенный волчара скалится. Ну я тогда и всадил ему кладенец в самое сердце. Кабы скумекал, что Вовкулака предо мною ни в жисть не осмелился бы… – эту историю Дивиш пересказывал часто, но всегда находились охотники слушать, и Глызя слушал, а Илья малой, внук Дивиша, и вовсе наизусть знал.

Всем ребятишкам тот "механизм" по душе пришелся – из чистого золота, с именной гравировкою и ходят так тихонько – цок-цок-цок…

Однажды Позвал Дивиш к себе Илюху и говорит:

– Бабку твою во сне видал, к себе кличет. – Илья поморщился, глаза влагой набрались, а дед как шикнет на него: – ану цыц, богатырь! На вот носи, да не потеряй. – Снял с руки «механизм» и в кулачок вложил. – Помни, Илюша, ты Муромцев, а для Муромцевых доблесть на первом месте! – Потрепал он внука, чуб взъерошил. – Беги до батька, – говорит, – вели тризну вершить. Да реветь не смей, отжил я свое. Счастливо отжил!