Ванечка и цветы чертополоха

После Васьки вызвали Дашу Журавлёву. Она отвечала тихо. Казалось, она уменьшилась в размерах с тех пор, как Палашов её видел последний раз. Она стыдилась своего поведения, она в нём раскаивалась. Раскаяние это пришло ещё на допросе во время следствия. В ту ночь она не подозревала, какие серьёзные последствия повлекут поступки каждого. Тогда она развлекалась, ей было весело, теперь ей было жутко и грустно. Она во всю гуляла с парнями, но не отдавала себе полностью отчёта в содеянном. Посему личность её не была зрелой.

Из уст в уста переходила давно знакомая Палашову история с убийством Вани. Следователь уже привык слышать одно и тоже, когда после всех девочек, за исключением Олеси, вызвали Милу. Лучше было бы расслабиться, дать свою уверенность и силу девушке, но он не мог, зная, что сейчас удары посыплются на него. И он весь сгруппировался и приготовился их получать. Эти удары она вынуждена наносить ему. Правда, вряд ли кто-то почувствует и поймёт это, кроме них двоих.

— Я любила Ванечку, — этими смелыми словами она начала пытку и тут же обернулась, и бросила взгляд Евгению. По её глазам он видел: она понимает, что делает. — Разумеется, для всех было бы лучше, если любила бы его не я, а Олеся, но так уж случилось…

И Мила вынужденно рассказывала во всеуслышание о близости с Ванечкой в ту ночь. Она уже не горевала о том, что это произошло именно так, ведь теперь уже точно ничего нельзя изменить. Легкий ропот пронёсся по залу, когда присутствующие узнали, что Ваня пришёл отомстить Глухову за его преступную связь с Олесей. До этого дня знали только Мила и Галина Ивановна, Олеся, Глухов, Палашов, Заправский и, конечно, судья после рассмотрения дела.

Когда Мила заканчивала речь, она повернулась к залу, и все увидели, что лицо её залито слезами. Она не рыдала, не всхлипывала, голос её не дрожал, слёзы просто сами текли из глаз, пока не сбегали со щёк и не впитывались во что-нибудь из одежды.

— Я первая всё рассказала следователю. Меня вините в том, что вскрылись подробности, которые каждый из вас надеялся утаить.

Эта фраза относилась к подсудимым и Олесе. Она бросала им вызов. Но на самом деле она тоже несла наказание, когда рассказывала самые тонкие, самые интимные, самые, может быть, и постыдные вещи из собственной жизни. Палашову едва удавалось оставаться на месте, так велико было желание прижать её к себе, и в какой-то миг он почувствовал, как щекотная слеза сбежала и по его щеке. Чувствовалось, многие были тронуты рассказом Милы, не только его обожгли её слова. Ни один адвокат, прокурор и даже сам судья не стали больше мучить девочку.

— Секретарь, присовокупите к делу медицинскую справку свидетельницы. Вы же, Мила Олеговна, можете покинуть зал заседаний или вернуться на место, — отпустил Борисенко главную свидетельницу с её лобного места.

«Как же хорошо, что ей не нужно рассказывать продолжение истории, когда в ней появился я!»

Допрос Олеси начали издалека и постепенно подвели к убийству Вани. Она теребила взволнованными руками тёмно-синий жакет в белый горошек, пока отвечала на вопросы.

— Знали ли вы, подозревали ли вы, Олеся, что Ваня Себров к вам так пылко относился?

— Нет. Я не знала. Я была почти в прямом смысле слепа. Я была ослеплена Тимофеем Глуховым. Если бы вы все могли почувствовать то, что чувствовала тогда я! Вы бы меня поняли… Меня заставил прозреть человек, который сейчас сидит здесь в последнем ряду. Это следователь Палашов. — Олеся обдала Евгения взглядом, и он невольно вспомнил, как она откровенно рассказывала всё в его кабинете, как она даже утратила красоту в те минуты. — Всё моё существо было в тот миг растоптано, но я ему благодарна. Теперь я постоянно думаю о Ване, хотя, может быть, как раз теперь это бессмысленно. Тогда же я ничего не замечала. Как я уже сказала — была слепа. Для меня не существовало никого, кроме Тимофея, я мечтала только о нём. Я и сейчас хочу быть с ним. Хочу, чтобы он касался меня, прижимал к себе. Мне это очень нужно. Даже после всего.

Палашов нашёл глазами Глухова — каков его ответ? Глухов упёрся немигающим взглядом в лицо девушки. Следователю хотелось надеяться, что подсудимый сейчас испытывает к ней неподдельные тёплые чувства, одно из которых благодарность.