Ванечка и цветы чертополоха

— Поверь мне, внутри не такой крепкий, каким кажется снаружи.

Она взяла Ванюшку ненадолго, обняла и поцеловала в лобик, а потом передала Миле. Тут уж она приняла в объятия будущего зятя, и он почувствовал, что в глубине души за дочь она совершенно спокойна.

V

Венёв. Декабрь 2001 года.

Прохождение через ад. Палашов. Шаг 4.

Семь лет пролежал большой синий чемодан на дне гардероба. Мог он там пылиться ещё столько же, если бы его владелец не встретил маленькую грустную Милу Кирюшину. Эта встреча вынудила менять жизнь, место под солнцем, средства к существованию. За несколько месяцев Палашов столько раз клал на весы прошлую жизнь и тягу к новой, ещё неизвестной и не совсем понятной, и каждый раз осознавал: встреча с Милой — точка невозврата.

Думал он когда-нибудь возвращаться в Москву? Нет, не думал. В Каширу он возвращаться не хотел. Впрочем, ради Милы он поехал бы и в Каширу. С ней, для неё — хоть на край света. Только получалось не на край нужно ехать, а, напротив, в самое сердце России. Да и Венёв — место не слишком от него далёкое.

Стерев с чемодана пыль, которая за столько лет накопилась и в шкафу, Палашов покомпактнее сложил в него одежду. Не так много пожитков нажил он за годы работы. Зато умудрился с молодости сберечь горячее сердце. Как ни заливала жизнь грязью человечества этот пылающий уголёк, а он всё разгорался и разгорался с новым жаром. И вопрос «если не я, то кто?» не позволял оставить неблагодарное дело.

Форма попалась под руку первой и отправилась на самое дно чемодана, потому что вряд ли ему теперь понадобится. Теперь нужен деловой костюм. Ему придётся отдать предпочтение. Задачу облегчало зимнее время года — самую громоздкую одежду он наденет на себя.

Зимой он носил чёрное двубортное пальто, чуть не доходящее до колен, с воротником-стойкой. Не самое удобное для выезда на вызовы во время дежурства, но оптимальное для одевания поверх формы. Обтягивающие вязаные шапочки он терпеть не мог: рожа в них напоминала бандитскую, да и с пальто они смотрелись глупо, поэтому он уже давно предпочёл комбинированную шапку-ушанку того же цвета с каракулем, напоминавшем его кудри и папаху одновременно. Как правило он носил её с наушами, завязанными на затылке, а отпускал их только в сильные морозы. Подобная манера носить эту шапку отличала его от обычных ментов. Руки защищали чёрные же кожаные перчатки на овечьем меху. Чёрные полуботинки классического покроя на толстой подошве, на молнии, на меху — его обычная зимняя обувь. Брюки были утеплённые, чёрные, или ещё пару дней назад тёмно-синие, когда он носил форму. Выходил полностью чёрный силуэт на фоне белоснежного покрова земли.

Осенью и весной он облачался в чёрный короткий плащ, который свернулся теперь очень компактно. Футболки и треники, рубашки, брюки, джинсы, джемпера, свитер, тонкий сменный шарф, который он пододевал под пальто, запасной ремень — всё это пополнило чемодан. Четыре обувные коробки с ботинками, туфлями, кроссовками он просто связал для удобства вместе верёвкой. Туалетные принадлежности отправились в сумку и много места не заняли. Из крупного были вещи, с которыми он не собирался расставаться, — боксёрская груша, зачехлённая гитара, небольшой телевизор и коробка книг. Посуду и телефон он оставлял в квартире.

Два чемодана, большой синий и кожаный дежурный, сумка, связка обувных коробок, коробка книг и выше перечисленные крупные вещи запросто уместились в «девяточку», которая в день отъезда как-то не спешила заводиться.

Ключи от служебной квартиры он завёз Лашину, где дверь ему открыла разудалая Сашура. Слегка взъерошенные карамельные волосы попада́ли на лицо. Увидев Палашова, она слегка опешила, поправила волосы.

— Палашов! Всё, уезжаешь?!

— Привет, Сашка!

Он неловко улыбнулся, подозревая в ней переживания по поводу его отъезда.

— Перекати-поле!

— Точно.

За шумными восклицаниями точно скрывает переживания.

— Пап, иди, — крикнула она в комнаты, — к тебе Палашов.

Он вспомнил, как проставился на работе последний раз. Сашура тоже пришла попрощаться. Такая странная привязанность подрастающей девочки ко взрослым мужикам, отцовым подчинённым!

— Палашов, ты предатель! — в какой-то момент воскликнула она.

— Неправда, — твёрдо, но с улыбкой, возразил он. — А ну, иди сюда!

Она приблизилась, похожая на взъерошенного котёнка. Палашов притянул её к себе и обнял на секундочку.

— Так надо, поняла? — А на ушко тихонько добавил: — Бургасов-то остаётся.

Она отстранилась и посмотрела на него уязвлённо. И он громко добавил, проведя по её собранным волосам:

— Заканчивай папку мучить, хорошо?

Вышел расслабленный Леонид Аркадьевич в простецком домашнем облачении, сразу протянул руку.

— Ну что, Евгений Фёдорович, собрался?

Палашов ответил рукопожатием и грустной улыбкой.

— Что такое? Жалеешь уже?

— Нет. Прикипел за семь лет.

— Ладно-ладно.

Аркадьевич тоже малость расчувствовался. Они неловко обнялись. За Лашиным продолжала маячить Сашура. Палашов ей подмигнул.

— Слушай, Леонид Аркадьевич, — удивляясь новизне этой мысли, произнёс Евгений, разрывая их объятия, — а ведь ты мне больше не начальник.