Ванечка и цветы чертополоха

Евдокия Вениаминовна положила ляльку животом на ладонь, приподняла чуть вверх и от души шлёпнула по крошечной попке. Желанные вопли наполнили комнату.

— Бабоньки, это девка! — восторженно объявила Евдокия Вениаминовна. — Вишь как пищит, надрывается!

Руки Марьи Антоновны сами потянулись к младенцу.

— На-на, держи свою Тимофевну.

Евдокия Вениаминовна передала матери на живот её детку. И наслаждение нахлынуло. И Машка, коза её забодай, стала настолько прекрасной, насколько ужасной была ещё пару минут назад. Болезненная краснота лица превратилась в румянец, морщинки разгладились, а взъерошенные спутанные волосы погоды не делали. На лице читались умиротворение и счастье.

Евдокии Вениаминовне показалось даже, что она одна это видит: это счастье в лице матери. Она бросила взгляд на лицо Клавдии Семёновны и поняла, что и Клава тоже видит и чувствует. В её чёрных глазах стояли слёзы.

— Так, девки, не расслабляемся. Ещё не конец. Клавдия Семёновна, неси ножницы. Пора нашу малышку освобождать от всего лишнего. Будем резать пуповину. А тебе, мамаша, не забывай, ещё послед надо родить.

Пуповину перевязали найденной наконец нитью ближе к животику, а отрезали — подальше. Малышка вся в остатках прежней жизнедеятельности уже не пищала, а пригрелась на маминой горячей коже.

— Клавдия Семёновна, возьмёшь внучку обмывать? Нам же надо ещё послед родить.

Тут они услышали шум машины за окном. Это подъехал «УАЗ-буханка» с бригадой скорой помощи. В дом вошли две женщины — врач и фельдшер. И дальше суеты только прибавилось. Старшая по званию занималась матерью, а младшая помогала обмывать малышку и проверила, как перевязали пуповину. Обе они признали роды стремительными.

Так как дело было уже сделано, Марья Антоновна не хотела ехать в роддом. Она вымоталась во время родов, и ей нужен был покой.

Медперсонал пил чай, который организовала Евдокия Вениаминовна, и нахваливал новоявленную повитуху. Та, правда, уже чуть ли не засыпала. Завидев подмогу, она расслабилась и резко утратила второе дыхание.

Маша с холодной грелкой на животе дремала. Спелёнатая малышка спала у бабушки на руках. Клавдия Семёновна вглядывалась в крошечное красноватое личико, старалась прочитать в нём что-то. Но интуитивно она чувствовала, что у малышки всё будет хорошо.

Валерка зашёл в дом и был единственным мужиком в этом расслабленном утомлённом бабьем царстве. Он тоже перенервничал и с радостью пил горячий крепкий чай. Убедившись, что с роженицей и девочкой всё в порядке и выписав необходимую справку о рождении ребёнка, бригада скорой помощи отправилась восвояси.

— Как она? Где? Как чувствует себя малышка? Знают ли Глуховы? Расскажите всё, что знаете, Валерий Петрович!

— Она здесь, Евгений Фёдорович, в Спиридоновке, дома. Малышка поторопилась, и скорая не успела. Мама с тётей Клавой сами роды принимали. Маму похвалили, она справилась не хуже акушерки. Я у них на побегушках оказался. Марья отказалась в роддом ехать. Мы с мамой за ними присматриваем. Малышка такая славная! Крошечная! Вроде здоровенькая! Из мужиков я первый с ней познакомился. Жалко, папанька её не видит, не знает даже, что она родилась.

— Ничего, узнает!

— Кстати, вещички от вас получили. Вам, наверное, уже благодарности передали?

— Да это не важно! Скажите, пожалуйста, Марье Антоновне, что я очень рад. Маме вашей огромное спасибо! А девочку назвали уже?

— Да мама её всё «Вася, Вася» во время родов, когда не знали, что девочка будет. Марья на УЗИ отказалась узнавать пол ребёнка. Ну, Вася так Вася. Назвали Василисой. Получается, мама моя её и назвала. Марья так и сказала: «Дусь, пусть Васей и будет. Василисой».

XIV

Москва. Август 2002 года.

В жизни было столько телефонных звонков и переговоров, что рука не дрогнула, когда Палашов решил позвонить Бургасову и пригласить его на свадьбу. Он размышлял некоторое время, кого позвать, и остановился на Кирилле. Конечно, надо позвать Веронику с Серёжей и их детей, но совершенно невозможно приглашать людей из Екатеринбурга, чтобы посидеть пару часов в кафе. Венёв — тоже не ближний свет, но всё же примчаться оттуда молодому мужчине значительно проще. Никак не мог Палашов сейчас, да и в сентябре тоже, устроить большой праздник. Но и совсем оставить Милу без застолья и поздравлений близких людей было бы свинством. Комиссаров с Еленой расписались тайком, но Евгению ясно, чья это затея. Елену, женщину, которая всегда знает, что хочет, убедить, если не невозможно, то крайне сложно. А Мила… его славная девочка вовсе не думает об этом. Для неё главная ценность — прижать ушко поближе к его сердцу и слышать, как оно бьётся рядом.

Услышав голос друга, такой родной и такой редкий теперь для него звук, Евгений тут же повеселел.

— Кир, здравствуй! Это Жека тебя беспокоит. Можно?

— Женёк, привет! О чём речь? Как сам? — Голос Кирилла тоже заиграл радужными красками.

— Надеюсь, теперь не хуже тебя. С июля месяца мы с Милой вместе, теперь по-настоящему вместе. Это очень здорово. Ни с чем несравнимо. А вы? Как вы с Любой?