Ванечка и цветы чертополоха

Мила смотрела на Палашова, в глазах стояли слёзы. Ведь она всё уже решила для себя. Ей нужно было немного времени, чтобы озвучить.

— Не передавайте дело, пожалуйста.

Голос её срывался на плач.

— Ты меня скоро утопишь в слезах. Будешь мучить и дальше?

— Да. Буду мучить вас. Хочу вас мучить, — сказала она зло, стараясь злостью перебороть слёзы и стыд.

Он вздохнул. Почему-то он знал, что так просто она его не отпустит.

— Вас притянуло друг к другу, говоришь ты. Посмотри, как притягивает меня и тебя!

— Это нехорошо. Это противоестественно. Разве это нормально, если я… с вами… После того, как я была с Ванечкой? Ведь это было два дня назад только.

— Это не здо́рово, с одной стороны… Даже со многих сторон. Но, что это — противоестественно — здесь я не соглашусь. Чересчур естественно. Я думаю, у вас с Ванькой — это гормональный всплеск. Не приходило в голову? Вы молоды, а в таком возрасте часто возникают чувства, которые по неопытности принимают за любовь.

— У нас были хорошие отношения.

— Ну и что? Вероятно, вы дружили. Почему бы двум необычным интересным молодым людям не подружиться?

— Хорошо. А у вас не может быть гормонального всплеска?

Палашов с неуловимой улыбкой посмотрел на неё и снова перевёл взгляд на дорогу.

— Да уж. Я бы назвал свои ощущения гормональной бурей. Но, прости за подробности, меня выдернули сюда из постели с женщиной. Как ты понимаешь, мы с ней не в бирюльки играли. Я могу назвать себя вполне удовлетворённым с точки зрения физиологии человеком. Но…

— Пожалуйста… Я очень хорошо к вам отношусь, но я не могу больше этого слушать. Мне стыдно и больно.

И она всерьёз закрыла уши руками. Она была явно не готова разбираться в заставших врасплох, бередящих открытую ещё рану чувствах и отношениях. Мужчина надолго замолчал.

«Может, музыку?» — подумал Палашов, спустя пятнадцать минут.

— Ты позволишь, я включу тихонько музыку?

Мила коротко кивнула.

— Там, в бардачке. Подкинь что-нибудь.

Девушка взялась за первое попавшееся и протянула мужчине. Он быстро взглянул и поморщился — Патрисия Каас. Сейчас ему совершенно не хотелось слушать «мадемуазель, поющую блюз», ведь эту кассету в отличие от той, что слушал по дороге в Спиридоновку, он подарил Любушке и потом, когда женщина наслушалась любимую исполнительницу, бросил кассету в машину, чтобы музыка напоминала ему его подругу, когда он куда-нибудь едет. Ему нравилось во время движения думать о своей женщине. Но сейчас, рядом с Милой, это было полностью исключено, словно это Мила — его женщина, а Люба — интрижка на стороне. Убедившись в их полной безопасности на дороге, он сам потянулся к бардачку. За секунду он вытащил другую кассету, отправив назад предыдущую, но успел при этом и взглянуть на Милины колени, чуть отодвинутые от него в сторону, и почувствовать её близость, утончённый едва различимый аромат. Это его взволновало так, что он не сразу попал кассетой в кассетник магнитолы. Девушка кротко наблюдала за ним. Ему удалось выловить альбом группы «Рондо» за 1995 год. Плёнка была остановлена перед песней «На одной земле», и когда он нажал кнопку, они окунулись сначала в тонкую гитарную мелодию, которую разбавил потом пронзительный скрипучий голос Александра Иванова:

В любом из нас хватает лжи.

Мы на три слова лжём порою два

И вновь торопимся грешить,

Покаявшись едва.

А беда видна — встанем, как стена,

И вперёд за веру да за правду.

А без них — петля да сыра земля,

Да кандальный перезвон.

Повинен в чём, перекрестим

И скажем без обиды: «Бог с тобой!»

Врагов поверженных простим,

Чужую примем боль.

Но придёт святой, гоним всей толпой

Да со смехом со свету сживаем.

Вынем из петли, кинем горсть земли

Да напьёмся за помин.

Кровь рекою льём да поклоны бьём,

И кричим, что платим полной мерой

За виток петли да за клок земли

И за совесть, и за страх.

И живёт народ, господа и сброд,

Чернь и боги, палачи и жертвы

На одной земле, да в одной петле,

Да с российскою душой.

«Не везёт с музыкой», — подумал Палашов. Песня грустная, но, если бы попалась весёлая, было бы ещё хуже. Он уставился на дорогу, скрывая сам от себя, что от смысла песни у него выворачивается нутро. Хотя музыка, она на то и музыка, чтобы выворачивать. Под конец песни он решился мельком взглянуть на Милу. Но что это? На её щеке блеснула начертанная слезой полоска. «Вот чёрт! Да она плачет!» Он скоропалительно вытащил кассету и даже отшвырнул её куда-то на заднее сиденье, как будто она жгла ему пальцы. На этот раз, кажется, Мила переоценила свои возможности. Да ещё эта песня!

— Прости, прости, прости! — он затряс головой, не отрывая глаз от дороги. — Идиот! — выругался сам на себя. О чём он только думал? Какая музыка?

Мила отвернулась к окну и молчала.

— Мила, посмотри на меня, — мягко попросил он. — Ты же знаешь, я этого не хотел. — Или хотел? Да нет, конечно, не хотел.

— Можно, я не буду этого делать? — едва слышно, дрожащим голосом спросила она.

Ему ужасно захотелось прижать её к груди, даже грудь зачесалась. Он припарковал машину к обочине и повернулся к девушке.

— Повернись, — спокойно попросил он.