Ванька 4 (СИ)

Впрочем, научность — понятие историческое. Что считалось передовым и обоснованным на одних этапах человеческой истории, может рассматриваться как невежество и отсталость уже через поколение.

— Одно плохо, сделает овда доброе дело, исцелит кого-то, а после этого обязан он три злых дела натворить. Так у них положено. Ещё, если болезнь смертная, человек должен овде свою душу заложить. Но, соглашаются даже на это, хоть и немногие… Ещё пожить-то на этом свете иному человеку хочется, дела важные и неотложные доделать, отомстить врагу…

Да, у всех обстоятельства разные…

— Долго я думал, чтобы у них что-то про лечение спросить… Научит овда меня болезнь исцелять — это засчитано ему будет как доброе дело. Значит — три злых теперь на очереди… Вот и кумекай — как и что…

Павел Павлович вдруг внезапно замолчал. Шагов тридцать, это у него продолжалось, а потом продолжил.

— Мужиков не любят они учить, дар свой предпочитают девочкам передавать. Перед смертью же овды, она обязательно должна это сделать. Отходит в иной мир овда тяжело, сильно мучается… Расплата, это её за свои и чужие грехи, а также за ведьмовство. Не может она умереть, пока свою преемницу за руку не возьмет. — тут фельдшер почти перешёл на шепот. — Есть, правда, ещё один способ её смерть приблизить. Надо в крыше её жилища дыру проломить. Тогда чёрная душа и покинет тело.

— У них и души есть? — удивился я.

— Есть, есть, овда — тоже тварь Божья…

Я, слушая фельдшера, шёл и время от времени оглядывался — нет ли где рядом бабы с топором. Пока, вроде, не наблюдалось такое явление природы.

— Однако, лечение овды — палка о двух концах. Вот вылечу я кого-то их способом от рака, а через год тот человек от другого умирает. Несколько раз так было, но год — тот твой.

Павел Павлович повертел головой. Тоже Федотиху высматривал?

Остаток пути прошёл без происшествий.

На самом фельдшерском пункте, до того как лечь спать, Павел Павлович подпёр колом дверь. Не от овда, а от солдатки. Вот как, иногда в жизни бывает…

Спал я плохо, ворочался. Снилось мне, как всё пытаюсь я поймать белую лошадь, на которой овда катается. Не получается ничего у меня, а Павел Павлович на завалинке сидит и только посмеивается. Над кем? Надо мной, само-собой.

— Спину лошади, Ваня, живицей-то не намазал, а овду поймать пытаешься… Межеумок…

На этой лестной характеристике я и проснулся.

Павел Павлович уже одетый за столом сидел. Вид у него был помятый и усталый. Словно и не спал.

— Пошли, Ваня, плату за свадьбу овда забирать.

Я потянулся, зевнул.

— Может, я сразу из села на выход с вещами?

— Нельзя. Ты баню топил, тебе за неё и плата предназначена. Всё правильно надо сделать.

Ну, надо, так надо…

Тем более, овда за все услуги щедро рассчитываются.

Дом фельдшера на месте стоял, лесные жители его по брёвнышкам не раскатали. Баня — тоже в полном порядке, даже дверь притворена.

Внутри бани всё прибрано. Шайки стопочкой сложены, ковшик, которым на каменку поддают, на гвоздик, что в стену вбит, повешен.

Ну, и где тут плата? Надо было мне Павла Павловича спросить, где её оставить для меня должны.

Поискал везде. Нигде денег не вижу. Не понравилась баня? Настроение у меня в глубокий минус ушло.

Да уж… Вроде, старался…

Дверь тихонечко скрипнула и в баню Павел Павлович шагнул.

— Ну, а я, Ваня, тебя потерял.

Я развёл руками.

— Нет для меня платы.

Павел Павлович замер, аж дышать перестал.

— Везде смотрел?

— Везде.

— И в котле?

Я недоуменно посмотрел на фельдшера.

— В котле?

— Овда за баню деньги в котле оставляют.

Во, сразу бы и сказал мне про это…

Я засунул руку в котел.

Есть!

Выгреб чуть не горсточку монеток.

Мать моя!

На ладони у меня лежало золото.

Одна, две, три, четыре… двенадцать. Все по пять рублей. Причем, не нынешнего, а предыдущего российского императора. Монеты, правда, были без портрета, те, где просто пять рублей написано.

Глава 28

Глава 28 Проделки овда

Ну, вот и пора мне село Федора покидать.

Жалко, конечно, что со знакомыми парнями так и не повидался.

— Агапит-то дома сейчас, или опять в больнице? — спросил всё же я у Павла Павловича про своего спасителя.

— В больнице. Где же ему быть. Общество так решило.

Фельдшер с ноги на ногу переминался. Хотелось ему, чтобы скорее я из села ушёл. Не желал он осуществления своего вещего сна.

— Спасибо Вам за всё, Павел Павлович. Буду надеяться, что ещё увидимся.

Вроде по-доброму прощаюсь со стариком, а осадочек всё же неприятный остался. Царапает как-то на душе.

— Ты, это, Ваня, когда из села по дороге пойдёшь, погромче матерись время от времени. Овда крепкого словца не любят…

Чёрт, чёрт, чёрт! Точно ведь! У овда сегодня ночью свадьба была, сейчас они в окрестностях села бродят, не разошлись ещё по своим лесам. Про дорогу-то, по которой мне теперь утром идти придётся, так и говорят в селе — овдалак коштет. Ну, если с марийского на русский перевести — овда по ней ходят.

Вот почему, на меня то одно, то другое всё не очень хорошее сыплется? Как будто где-то на небе мешок бед и несчастий прохудился?

Нет бы, что хорошее льнуло…

Ладно, не ночью, а утром идти придётся. Ночью — вообще труба бы была…