Где на маршруте нападение на поезд будет — это не известно. Но — будет точно.
Полковник уже все газеты по третьему разу перечитал. На бедре у него синяки — щиплет он ногу, чтобы не задремать.
Про Машеньку-дочку вот ему сейчас вспомнилось. Отец супруги полковника на прошлой неделе её в свой магазин зазвал. Якобы — на помощь. Магазин большой, в три этажа. Присмотр везде требуется. Дедушка с Машей, как она дома уже рассказала, по всем этажам прошлись, во все отделы заглянули. Только после этого в дедушкин кабинет и направились. Там он Машеньке её труд и оплатил. Всё, как и было обещано. Пять рублей. Причем, дедушка Марии выбор предложил — денежкой или бумажкой. Денежка красивая, золотая, с портретом Николая Александровича. Маша подумала-подумала и решила — денежка маленькая, может она её дорогой потерять. Взяла синенькую бумажку. Она большая. Маше пришлось её даже сложить, чтобы в карман спрятать…
Пять миллионов… Это миллион золотых денежек, которую Пётр Васильевич Маше предлагал. Сейчас в вагоне пять миллионов государственными кредитными билетами образца одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Подписи Плеске, Тимашева, Коншина на них красуются. Деньги загружены настоящие. Создана полнейшая достоверность происходящего. У Мадам везде свои глаза и уши…
Плотно-плотно кожаные сумки пачками сторублевок с портретом Екатерины II набиты. Государственные кредитные билеты достоинством в пятьсот рублей в сундуке. Мало ли что…
Это сколько же килограмм золота получится? Ну, если не кредитные билеты везти, а золотые пятёрочки.
Полковник Васильев начал в уме высчитывать.
Тут поезд тормозить начал. Самое тому место. На подъеме.
Что, там они совсем умом порушились?
Причина торможения была проста. Поперёк путей лежал мальчик.
Не велик, не мал — на вид лет десяти. Может — одиннадцати.
Зачем и как он здесь?
Вот есть и всё…
Лежит и не шевелится.
А, вдруг жив ещё?
Что, его сейчас на кусочки колёсами паровоза разрезать?
Сигнал подали — лежит, путь не освобождает.
Одно остается — тормозить…
Полковник Васильев как-то сразу понял, что дождался им спланированного, даже в своих простеньких расчётах сбился.
Все посторонние, не уместные мысли из головы выбросил.
Клюнула Мадам.
Позарилась на пять миллионов.
Ну, что — милости просим, гости дорогие.
Нельзя полковнику на этот раз оплошать.
Никак нельзя.
Глава 20
В лесу у железной дороги
Перед тем как сесть, я снял пестерь.
Как его обратно на спину приспосабливать буду?
А, пусть хоть сама Мадам помогает…
Всё. Кончились мои силушки. До самой последней капельки.
Нашли юного туриста… За всю свою жизнь я столько по лесам не мотался.
Ладно бы ходить по ровненькому. Тут же не знаешь куда ногу поставить. Ещё и темно.
Один из бородачей ко мне подошёл. Было в нём что-то кавказское. Нет, я к кавказцам нормально отношусь. Просто этот факт констатировал. Среди лесных мужиков половина таких. Какой их леший сюда принёс? Сидели бы дома, в своих горах, нет, ищут на одно место приключений…
Ни слова не говоря, кавказец раскрыл берестяное изделие неведомого мне народного умельца. Покопался в нем немного.
Вот! А, я-то думал, откуда такая тяжесть неимоверная. Патроны. Всю дорогу от поляны я их и пёр. Могли бы и в карманы себе положить, облегчить мою участь.
Когда из деревни до лесного лагеря шёл, и то не так тяжело было. Тут же — хоть пой репку-матушку. Вот так люди спину и надсаживают…
Кавказец отошёл. Видно, взял, сколько ему надо. После него и другие стали подходить.
Они, что, воевать тут собираются? Диверсию на железной дороге устраивать?
Паровозный гудок вдалеке я слышал, значит — железная дорога где-то близко проходит.
Может они какие диверсанты?
Ни с кем, вроде, Россия в девятьсот третьем году не воюет…
Война чуть позже с Японией будет.
На японцев они никак не похожи. Что Мадам, что мужики. У внучка-Ваньки что-то немного какого-то бурятско-монгольского есть. Самую капельку.
Борцы с кровавым российским царским самодержавием?
То, что я в России — сомнения у меня не вызывало. Но, где точно — оставалось только догадываться. В деревне от горького пойла Егоровны-Мадам не до вопросов было. Опаивала она меня своей отравой знатно. Более-менее у меня мозги только вчера к вечеру прочистились. Не пил я три раза в день её зелье и лучше мне стало. Мысли связные появились, а то был квашня-квашнёй.
Пестерь пустел на глазах. Вот, так бы сразу.
Корзину от моих ног тоже взяли. Что-то съестное там сверху было, а под ним — какие-то брусочки. На мыло похожие. Такое, без бумажной упаковки, в деревне для стирки используют. По крайней мере, у Мишки дома так делали.
Мне поесть сначала не предложили, но потом, когда все уже прием пищи закончили, мне как собаке внучок-Ванька кусок хлеба кинул. Уши ему мало оборвать… Выделывается…
Мужики поели, вокруг Мадам собрались.
Меня как будто тут и нет. Стоят, свои дела обсуждают. Мне хорошо всё слышно. Здесь не поляна — так, небольшой прогальчик между деревьями.