Ванька 6 (СИ)

Тут что-то стало мне очень, очень грустно. Откуда-то сюда из далекой России пришел старший унтер-офицер Ермаков и вот сейчас лежит он один среди чуть заснеженных здешних чужих ему полей. Никогда больше ему не увидеть своего родного края, дома, и его родные долго-долго не будут знать о его судьбе и, во всяком случае, не поедут разыскивать его сюда.

Запашут потом это поле, потеряется сей убогий крестик, и исчезнет в земле бесследно старший унтер Ермаков…

Грустно. Грустно. И ещё раз грустно.

Так ходил я, пока ноги не загудели. Затем обратно в сторону штаба направился. Там и встретил своего бывшего сокурсника, который здесь на фронте с самого начала был.

Лучше бы и не встречал. Настроение от этой встречи у меня лучше не стало.

— Как-то ещё в начале осени с одного часу до пяти дня производил я санитарный осмотр одной бригады нашей пехотной дивизии…

Мой бывший соученик, кивнул мне и опростал стопку.

— Потрясающе, Иван, грустная картина… Дождь не первый день льет, насквозь промокли все палатки, мокры сами наши солдатики, — последовала недолгая пауза. — Площадь стоянки вся загажена… Солдаты по нескольку суток не видят обыкновенного свежего хлеба, да и сухарей зачастую им не хватает, каши тоже вдоволь не едят, сапоги у многих совсем развалились…

Говоривший поёжился. Вспомнил сентябрь, о котором рассказ шёл.

— Чего только много было, то это всяких предписаний и циркуляров для зависящих распоряжений, полных трюизмов и маниловщины, вроде того, что солдаты должны перед пищей тщательно мыть руки, пить только кипяченую воду…

Я разлил.

Выпили без тоста.

— Получена ещё в дивизии была нелепая телеграмма от главнокомандующего, которую могу привести тебе, Ваня, в текстуальной точности: «В видах предупреждения желудочных заболеваний главнокомандующий разрешил по 1 ноября отпуск бутылки красного вина на каждого нижнего чина армии для прибавления к чаю или теплой отварной воде; интендантству приказано ускорить приобретение и отпуск вина; впредь до отпуска вина натурой таковое приобретать покупкою с предъявлением счетов».

Мой бывший сокурсник тяжело вздохнул.

— По бутылке красного вина на каждого нижнего чина армии! Представляешь!!!

Да уж…

Ума палата…

— Типичное немышление в высоком кабинете сидящих людей, не видящих действительность в глаза и в лучшем случае играющих в руку кому-то, который при означенной операции наживет большие гешефты!

Тут говорящий потёр свой большой палец об указательный.

— Действительность же неприкрашенная, Иван, такова, что солдаты наши… буквально голодают, получая даже в счастливые дни не более фунта хлеба, а то все время — на сухарях, да и тех не в полной даче… В один голос несчастные вопиют: «Дайте, в-ство, только хлебушка!» Трагическая картина. Кроме того, солдату недодают чаю и сахару, а также каши. Самое большое — если иногда дадут по одному пиленому куску сахару в день! Солдаты к тому же все оборвались — у многих нет шинелей, сапоги развалились, нет белья, кроме того, которое на теле преет. Все обовшивели, исчесались! Один ужас и ужас…

За такими разговорами надрались мы по самое не могу — завтра ни ему, ни мне не предстояло никуда ехать. Так в штабе сказали.

— при написании именно данной главы использованы воспоминания военного врача Русской императорской армии Василия Кравкова.

Глава 18

Глава 18 Хмурое утро

Утром меня мутило и самочувствие организма было далеко от идеального. Это, если мягко сказать.

Молодец…

Напился…

Позволил себе…

А если бы срочно понадобилось медицинскую помощь оказывать? Пусть сейчас я выступаю в роли инспектора, но вдруг?

Начали бы поступать раненые в большом количестве? Лишние умелые руки точно бы лишними не были…

Надо бы позавтракать, но…

Есть не хотелось, а только пить. Побольше и похолоднее.

Вспомнился квас, который Глаша ставила. Да, квасок у Глафиры был хорош… Когда теперь снова придётся его испить.

Я вышел на улицу, закурил.

Что-то и не курилось.

По дороге двигалась колонна солдат.

Мля…

Слова моего бывшего соученика получали яркое наглядное подтверждение. Боже ты мой! Что за картина! Многие идущие укутали свои головы цветными платками, кто укрылся коридорной дорожкой, где только её и взял…

Солдаты шли озябшие, еле плелись, иные постукивали на ходу ногой об ногу. И такой вид имела наша надежда — защита родины! Мерзли люди…

Скрипнула дверь.

— Видел?

Мой коллега пригладил волосы, поместил на положенное место фуражку. Вид его от моего мало отличался.

— Вот, такие дела… А раненых и больных при погрузке в санитарные поезда мы обязаны снабдить полной амуницией. Пару сапог каждому выдаем, даже если у него одна нога ампутирована… На позициях же люди мерзнут…

— Видел…

Да уж…

— Стреляются… — папироса коллеги-врача недокуренной полетела на землю.

— Что? — не понял я.

— Из-за такого безобразия некоторые порядочные интенданты даже стреляются…

Доктор снова закурил. Потом продолжил.