Читаем Ванька-ротный полностью

— Подходящий момент, товарищ капитан!

— А то потом будет поздно! Может, фрица живого добудем!

— Не торопись! — прохрипел я. Может, наши дадут ещё один залп! Мне ваши трупы не нужны! Мне нужны живые люди, а не бутылки со шнапсом. Через час разрешу. А сейчас ещё раз и не заикайтесь! Ясно?

— Ясно! — отозвался кто-то.

Густые облака дыма и языки пламени плясали над танками.

— Там пехота теперь по танкам шарит, — протянул кто-то.

— Какая пехота? Её теперь за шоссе ищи!

— Так танки горят! Все ценные вещи огнём испортит!

Я оглянулся вправо. Посмотрел быстро туда, где только что стояли два "Фердинанда". По ним залп не давали, а их и след простыл.

Немцы на танках теперь научились пятиться задом. Увидели реактивный залп, и — задом, задом, да и в кусты! Вот бы нам сейчас пару таких воротил! — подумал я. Можно было бы с разведкой до Витебска махнуть! Фронт открыт. А наши с пехотой топчутся на месте!

— Разрешите, товарищ гвардии капитан! Залпа больше не будет!

— Ладно, черт с вами и вашими трофеями! Идите! Отпускаю пять человек!

Когда примерно через час обратно вернулся сержант Сенченков, на роже его было выражение неудовольствия.

— Ты чего хмурый такой?

— А что, товарищ гвардии капитан! Просили вас сразу отпустить? Пришли к танкам, а там пехота и эти, из противотанкового дивизиона. Стрелять по танкам — снарядов нет, а трофеи собирать они первые.

— Как же они прошли туда? Я всё время стоял здесь, на передней позиции.

— Они кругом ползком обошли нас. Вот как обидно! На ногах трое суток, пленного взяли — без медалей и трофеев! Даже выпить нечего от такого огорчения! У старшины резервов нет, и теперь придется жить на сухую. А у ребят от такой неудачи душа болит. Хоть бы грамм по двести на брата — немного разговеться!

— Не надо так сильно переживать. Может, у старшины что и осталось. Ты мне лучше скажи, все люди оттуда вернулись?

— Остались двое. Хотели ещё в одном танке пошарить. Надежд никаких. Я сам все танки обшарил. Вот, кроме нескольких пачек сигарет ничего не нашли.

— Ну ладно, пойдём на ящики в ельник, а то скоро стемнеет.

Мы повернулись и пошли. По дороге нас нагнали те, оставленные двое.

— Ящик шнапса! Где взяли? — спросил, обернувшись к ним, Сенченков.

— Если, сержант, рассказать — не поверишь!

— Пол-ящика шнапса?

— Конечно!

— Ну и где?

— Обшарили мы всё. Нигде ничего. Славяне раньше нас всё обчистили. В танках всегда навалом трофеев. Не могли они быть пустыми. Я выругался и говорю "Хомуту", — нужно топать назад, а то искать будут.

— А кто такой "Хомут"? — спрашиваю я.

— Это он, товарищ капитан, Анохин.

— А почему же "Хомут"?

— Это кличка у него такая, секретная.

— Ну и ну!

— Идём уже к себе.

Решил оглянуться. Вижу, — солдат с ящиком идёт. Держит его двумя руками. Смотрю, — в сторону, в сторону и уходит от нас. Слышу, вроде бутылки в ящике побрякивают. У меня аж дух спёрло, душа дернулась, ноги задрожали. Как же так, уходит такая добыча. Включаю седьмой ржавый, аж в мозгах заскрипело. Нагибаюсь к "Хомуту" и шепчу ему на ухо, — Я бегом и выйду ему навстречу. А ты с дугой стороны, его сзади обходи. Забегаю вперед и останавливаюсь. Жду, пусть сам в упор подойдёт. Видимость небольшая. Дергаю затвор автомата и ору как будто часовой, — "Стой! Стрелять буду! Кто идёт? Хенде хох!".

— Свой я! Чего орёшь?

— Какой свой? Раз от немцев топаешь. Сказал, стрелять буду! Для солидности даже пустил вверх одну трассирующую.

— Почему один на ночь глядя шатаешься? Власовец? Перебежчик? Шпион, диверсант?

— Я с артдивизиона! Свой я!

— Какой ты свой? Прихвостень немецкий! Где твоя винтовка? Номер говори!

— Винтовка там. Около пушек на позиции.

— Мину в ящике тащишь! Артиллерию нашу взорвать хочешь?

— Бутылки с вином это.

— Врёшь, ползучий полицай! Сейчас отправлю в контрразведку. Там из тебя быстро правду выбьют.

— Да не шпион я.

— Давай одну бутылку! Я сейчас проверю, шнапс это или горючая смесь.

— Как я тебе дам? У меня две руки заняты, сам бери.

— Давай, браток, ящик подержу — говорит подошедший сзади Анохин.

— Солдат, не долго думая, передал ящик в протянутые руки, зацепил одну бутылку и передал мне её на пробу. Я взял бутылку левой рукой и, извиняясь, стал жать ему правую. Жму, трясу, говорю спасибо. Он руку тянет к себе, пытается оглянуться. А я держу его и тяну на себя. Когда он повернул голову в сторону ящика, а его и след простыл.

— А этот, что с тобой из артдивизиона, тоже с тобой?

— Я его совсем не знаю.

— Ну, вот что, служивый, придется тебя арестовать. То он с тобой, то ты его не знаешь? Мы некоторое время стояли и молчали.

— Ладно, чёрт с тобой! Отпущу тебя. Ты, видно, парень свой. Топай к своим, да не говори никому, что я отпустил тебя. У нас в заградотряде строго на этот счёт. Подумают, что ты к немцам перебежать собрался. Давай иди!

— Ну и как солдат? — спросил я.

— А что ему? Он так и не понял, что ему мозги вкрутили. Сказал спасибо и пошел в дивизион. Тыловики заградотряда боятся. Как что, их сразу на передовую и в пехоту.

— Ну и ну!

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее