Ванька-ротный

— А в полку сказали — артиллерия!

— Ты мне лучше скажи, где комбат! Чего молчишь?

— Он, говорят, потом объявился. Его вызвали в полк и отправили в дивизию. Говорят, Березин отдал его под суд.

— Это похоже на нашего Березина. Собственные грехи на комбата свалил.

— Начмедсанслужбы полка приказали очистить все санвзвода и санроту от раненых.

— Это худой и высокий такой?

— Да! Да! Всех ходячих приказали комиссовать и отправить в стрелковую роту. Спрашивали и про тебя: «У вас там в санвзводе лейтенант на соломе лежит! Что? Он контужен? Руки и ноги есть? Что? Опухоль на шее? Опухоль не дыра! Поставьте наклейку!».

После этого у меня с фельдшером и состоялся разговор.

Я был молод в то время и глуп. В то же время у меня были довольно натянутые отношения с полковыми. Я не был сибиряком, их земляком, и среди штабных у меня не было знакомых и товарищей. В полку меня считали чужим. Я нередко слышал: «Пошлите этого москаля! И с этим делом будет покончено!».

И теперь, когда фельдшер завёл со мной разговор о выписке, я не стал сопротивляться и ответил согласием.

Если я сейчас не буду тянуть время, то в роту получу побывавших в боях солдат. Люди уже обстреляны. Бежать с поля боя не будут. А солдат, прибывших из тыла, нужно учить и учить.

Вечером к санвзводу подъехал повозочный. Он кашлянул в варежку и кнутом почесал под шапкой в затылке.

— Вши что ль заели? — сказал я, приветливо улыбаясь.

Повозочный помялся, подумал и нерешительно спросил:

— Это вы, лейтенант, едете в штаб полка?.

— Он самый!

— Я за вами приехал!

— Сейчас зайду, попрощаюсь с фельдшером, и сразу поедем.

Он тронул вожжами свою лошадёнку и мы покатились, переваливаясь на сугробах. Лошадёнка не ходкая, но трусцой, не спеша, тащила за собой деревенские сани. Где нужно, она переходила на медленный шаг, переваливала через сугробы и под горку трясла своими боками. Она плавно качалась, часто фыркала, поворачивала голову и поглядывала на своего хозяина.

— Ну, ну! — говорил он ей, не трогая её вожжами и не шевелясь в санях.

Его «Ну, ну!» она понимала.

У лошади на войне тоже были и своя судьба, и свои дороги. Солдат убитых бросали в снегу, а лошадей на мясо пускали.

Вскоре, скрипя оглоблями, лошаденка свернула в сторону, и мы въехали в тихую деревушку. Повозочный, как договорились, доставил меня на место.

— В конце деревни, — сказал мне начальник штаба. — На самом отшибе стоят два дома. Там старшина и полсотни солдат. Проверишь их по списку. Это твоя новая рота.

От начальника штаба я отправился в конец деревни.

Глава 9. Новая рота

Декабрь 1941 года

Новая рота. Мы двигаемся на Пушкино. Поворот на Старицу. Вместе с обозом. Назначение нового комбата. Лицо старухи. Расчистка дороги. Рота попадает в воду.

Я зашёл в крайнюю избу, в ней было накурено и сильно жарко. Крепкий запах солдатских портянок ударил в нос, когда я перешагнул через порог и просунулся в дверь.

— Ну, как тут у вас? Чем занимаетесь? — спросил я солдат, подходя к столу и садясь на лавку.

Никто из солдат не поднялся и не ответил. Мало ли тут всяких лейтенантов шляется!

Я достал кисет, положил его перед собой на стол и стал заворачивать папироску. Чья-то рука бесцеремонно полезла в кисет за махоркой и даже хотела протащить его по столу поближе к себе.

— Ку-у-у-да! — сказал я, не поворачивая головы.

Протянутая рука задержалась, неопределённо повисла в воздухе, и подалась назад.

— Спросить надо! — сказал я и взглянул на солдата.

— А вы, кто будете? — спросил он, посматривая на кисет.

— Я лейтенант! Командир вашей роты!

— Ну да?

— Вот тебе и ну да![115]

На фронте не принято было, чтобы солдаты сразу вскакивали и приветствовали своего командира. В стрелковых ротах никто никому честь не отдавал. У тыловиков это дело было иначе. Они тянулись перед своим начальством. А у этих бывалых, ходивших на смерть, рука к голове не поднималась. У них была своя мерка.

Все, кто сидел и лежал на полу, и не пытались подняться на ноги. Они только повернули головы в мою сторону и хотели узнать — новенький я, прибывший из тыла, или такой же бывалый, обтрёпанный и обстрелянный, как и они [окопник].

Старшина лежал на полу, он спал в одной куче с солдатами. Его толкнули. Он поднял голову. Ему шепнули. Он поднялся на ноги. Старшина хотел было шагнуть с докладом ко мне, но я движением руки остановил его на полушаге.

— Подсаживайся сюда к столу, старшина! А ты брат, убрал бы со стола свои локти. А то развалился, как пьяный в кабаке! Шёл бы ты братец на солому!

Я огляделся кругом. Среди солдат ни одного знакомого лица. |Но все они обстрелянные и попали в санроту при форсировании Волги.| Но все они не первый день на фронте. Их выписали из санвзводов и санрот после ранений.

— Ну вот что, старшина Лоскутов!

— Откуда вы мою фамилию знаете?