Ванна Архимеда: Краткая мифология науки

Если бы не эта фатальная ошибка, судьба Палисси могла бы служить живым примером того, что будущее за смелыми, что кто ищет — тот найдет (особенно если воспользуется экспериментальным методом) и что для мужественного сердца нет ничего невозможного. Разве не говорил он сам: «Надо быть целеустремленным, проворным, разносторонним и трудолюбивым»? То, что история сохранила лишь самый минимум сведений о нем, по-настоящему несправедливо. Наука Палисси вовсе не сводилась к отысканию секрета производства эмалей, а шла к построению «искусства земли», превращая его в предтечу современных геологии, палеонтологии и химии. В эпоху, когда царило убеждение, что вода попадает в реки из подземных источников, он доказал, основываясь на эксперименте, что ее истинный источник — дожди. Вопреки великому Ньютону, который веком позже будет потеть — хотя и с другими целями и меньшим успехом — у своей печи алхимика, этот знаток по получению зелени из хрома, белизны из олова и красноты из золота, показал, что трансмутация металлов — химера.

За два века до рождения кристаллографии он предложил свою систему классификации кристаллов. Кроме того, он интересовался ископаемыми останками животных и утверждал, что они суть вовсе не следы Всемирного потопа, а «вымершие виды». Его новаторские идеи, рождение которых лишь изредка сопровождалось сожжением полового настила, будут оценены по достоинству: Амбруаз Паре был его внимательным слушателем, когда Палисси читал в Париже публичные лекции на различные темы естественной истории непосредственно перед отправкой в Бастилию. Но всего этого в глазах истории науки недостаточно, чтобы наделить Бернара хоть частью величия Леонардо, не говоря уж о том, чтобы заменить одного другим в качестве прототипа человека Ренессанса. Остается только воспоминание о сожженной мебели, которое передается из поколения в поколение как архетип воздействия науки на общество.

Палисси и в самом деле добывал огонь из всего деревянного; он пожертвовал одним очагом ради другого — того, где пылал огонь науки, — и переводил home sweet home[11] как «эмали, мои дорогие эмали». Вот он, символ не признающей никаких препятствий жажды знаний, самозабвенного поиска, презирающего любые социальные условности. То, что миф о Палисси не вошел в ученые книги, столь же наполнено смыслом, как и сам миф: ныне обществу известно, чего следует ждать от самозабвенного научного поиска. Оно как чумы боится ядерной угрозы и загрязнения грунтовых вод, объявляя их делом сегодняшних Палисси, которых оно старается запереть в лабораториях CNRS[12], но которым, в случае успеха, готово раздавать медали. Что же до невиданного социального возвышения изобретателя глазури — оно уже не имеет никакого значения в бесклассовом обществе. Миф о Палисси изжит. Он вернулся в исходную точку; в известном смысле можно сказать: пал на собственный пол.

Исследователи конца XX века тем не менее вполне были бы готовы признать Палисси одним из своих предшественников. В самом деле, он умер, не оставив учеников и унеся с собой в могилу все секреты производства, что не может не напомнить нам зловещее требование засекречивать свои исследования, налагаемое сегодня на многих ученых ввиду предполагаемого промышленного использования результатов[13]. «А видел ли ты эмальщиков Лиможа, которые не потрудились сохранить в тайне свое открытие, отчего их искусство совсем упало в цене, так что они не могли больше зарабатывать на жизнь, продавая свои изделия?» — спрашивал Палисси. Смысл этого вопроса наша technoscience прекрасно уловила, рискуя забыть об одной из главных задач научного исследования — свободной пропаганде знаний.

Вечное движение

Всякий ребенок, повторяя в своем развитии эволюцию человечества, проходит и возраст открытия колеса. Растянувшись на земле с игрушечной машинкой в руке, дети могут проводить бесконечное количество времени, наблюдая, как колесо крутится в одну сторону, останавливается, крутится в другую… Спустя какое-то время наиболее прагматичные из них снова будут играть в ту же пикантную игру, вращая колесо (рулевое) своих лимузинов. Другие же, совсем немногие, посвятят долгие часы, а порой и всю жизнь цели не просто привести в движение какое-то колесо, а заставить вращаться то единственное, что крутится, никогда не останавливаясь, преобразуя таким образом свое детское очарование во вселенский экстаз. Одним словом, они пускаются в погоню за вечным движением.