Ваншот: За пределом («Oneshot: Beyond») (СИ)

Послушно смыкаю веки, но на слух происходящее кажется еще страшнее, и я вновь таращу глаза. Смотрю, не понимая, почему вдруг несколько аланийцев сгоняют в один из домов женщин-ирриек с детьми. В руках у клыкастых уродов плазмопилы, тесаки и тяжелые стальные цепи с толстыми звеньями. Одна из беженок с мольбами протягивает к погромщику полугодовалого ребенка, просит пощадить его, забрать и вынести прочь из царящего ада. Аланиец делает вид, что слушает, а потом вдруг резко взмахивает плазменной пилой. С мерзким ревущим звуком полоска высокотемпературной плазмы разрезает ребенка пополам и вгрызается в шею женщины. Убийца выключает пилу, обходит не успевший упасть обезглавленный труп и орет на онемевших от ужаса ирриек:

– Чего вылупились, суки черножопые?! А ну пошли в дом!

Через мгновение дверь за женщинами и детьми закрывается наглухо, подпирается снаружи кувалдой. Окна заколачиваются. Пластиковые стены павильона обливаются горючей жидкостью и поджигаются. Аланийцы свистят и одобрительно кричат, а из павильона доносятся дикие вопли и проклятия сжигаемых заживо иррийцев…

Моя мать внезапно оседает на землю, закатывая глаза. Из раны на ключице потоком хлещет кровь.

– Мама, – я цепляюсь за нее изо всех своих детских сил, с ясностью осознавая, что вижу ее в последний раз.

Меня отрывает от матери еще одна соседка, тащит за собой. Мы с ней оказываемся в группе таких же испуганных отчаявшихся женщин, стариков и детей. Погромщики окружают нас, пытаясь загнать в уцелевший пока павильон. Но иррийцы уже знают, что их там ждет. Взрослые игнорируют крики и угрозы, не двигаются с места, только теснее прижимаются друг к другу, загоняя молодняк в самую середину толпы, закрывая нас своими телами.

От толчка я плюхаюсь на попу на сырой от недавнего дождя песок. Рядом со мной орет во все горло карапуз лет двух. За ногами взрослых мне не видно, что там творится, понимаю только – происходит нечто страшное. Слышу крики и еще какие-то звуки, а потом взрослые начинают падать один за другим – прямо на нас, щедро заливая своей кровью.

Не сумев загнать иррийцев в павильон и сжечь, аланийцы устроили резню. Плазменные пилы гудели от натуги, выполняя свою страшную работу. Взлетали и опускались массивные тяжелые цепи, пробивая черепа и круша кости. Тесаки рассекали беззащитные людские тела, будто косы Смерти.

Безумная отчаянная надежда иррийцев спрятать детей под своими трупами оправдалась лишь отчасти. Большинство аланийцев побрезговали копаться в кровавом месиве, и только один, опьяневший от крови и безнаказанности, принялся расшвыривать останки, пытаясь добраться до орущего во всю глотку карапуза.

В отличие от него, я лежал тихо-тихо, прикидываясь мертвым, но сквозь неплотно сомкнутые веки увидел, как аланиец обнаружил малыша, мгновение разглядывал его, а потом с размаху насадил на торчащие изо рта клыки. Вернее, на один клык – для маленького тельца хватило и одного. Аланиец торжествующе мотнул головой и зарычал по-звериному, поднимая мертвого ребенка, как трофей.

И в этот самый миг во мне родилась ненависть. Тяжелая, горячая, всепоглощающая. Я не мог и не хотел сопротивляться ей.

Мои руки непроизвольно сжались в кулаки, а потом распрямились, прорастая кинжальной остроты когтями. Теперь уже рычал я, и от моего крика у аланийцев кровь стыла в жилах.

Прошлое и настоящее перемешалось. Перед глазами стояли зарева пожаров и озверевший погромщик с ребенком на кабаньем бивне. Только я почему-то лежал не под трупами иррийцев, а был прикован кандалами к креслу. Они мешали мне добраться до убийцы. И я рванулся изо всех своих вновь обретенных звериных сил. Оковы лопнули, не выдержав напора.

Аланиец… Он стоял прямо передо мной. Сознание отметило, что это не тот погромщик из прошлого, а кто-то другой. Но мне было уже плевать. Я видел лишь мерзкие, торчащие изо рта бивни, гипертрофированно огромные перекачанные стероидные плечи и костяной гребень вдоль хребта.

Я прыгнул, мечтая об одном: рвать, топтать, уничтожать ненавистных жестоких тварей, пить их горячую кровь, вселять ужас и стирать с лица земли всю их мерзкую расу.

Кто-то смутно знакомый, похожий на клоуна, нелепый на вид, но неожиданно сильный пытался мне помешать, ударив раскаленным прутом поперек спины. Жалкая попытка! Я развернулся к тому, кто посмел встать между мной и ненавистной аланийской тварью, перехватил обжигающий раскаленный добела металл голой рукой, играючи вырвал из рук противника, отбросил в сторону, а потом сомкнул ладони на нелепой клоунской голове с вечной, будто нарисованной улыбкой и смешными оттопыренными ушами…

В меня стреляли. Но тяжелая способная убить слона пуля застряла в моей коже, будто в резине, не причинив вреда. А через миг я уже вырвал автомат из рук аланийца и ухватился руками за его клыки-бивни, выламывая их вместе с челюстью так легко, будто сшибал с дерева сухие ветки.