Варьельский узник

— Нет,— улыбнулся Эммануэль.— Фолькес VII оказался мудрым человеком — игнорировал безумцев до тех пор, пока их поведение не переходило границ разумного и не задевало его честь. Отон IV не смог добиться своего: он так и не увидел врага под стенами своего замка... Но, если я вас правильно понял, вы считали меня поклонником его талантов?

— Да, до того вечера.

— Неужели плети так благотворно подействовали на вас?

— Нет, не они. В них нет ничего особенного. Вторая пользуется заслуженной славой, а третья — достойна ваших знаменитых колец. Все изменилось после... Вам на самом деле так интересно?

— Конечно.

— Когда меня отвязали, я почти потерял сознание, но все-таки увидел вас, когда вы подошли к помосту. Все расплывалось, как в тумане, и вы показались мне еще более ужасающим, чем до того. Потом я долго лежал в беспамятстве и очнулся, только когда меня перенесли в клетку. Я умирал от жажды, но мне сказали, что арестантам пить не позволено... Сначала у меня был сосед. Видимо, он сидел в клетке уже давно и кричал не переставая. Ближе к ночи его куда-то увели. Я остался один. От жажды время от времени терял сознание и иногда плохо понимал, где нахожусь. А потом пришли вы, кажется, уже под утро.

— Почти на рассвете.

— Я тогда подумал, что вы заявились либо посмотреть, как хорошо исполняются ваши приказы, либо насладиться зрелищем — проверить, жива ли еще ваша «мышь». Только потом понял, для чего вы пришли,— спросить меня о том бродячем музыканте. Само собой, проще выбить правду из уст узника, когда он обессилен и умирает от жажды.

— У меня не сложилось впечатления, что я смог бы выбить из вас ответ,— улыбнулся Эммануэль.— Вы — на редкость дерзкий заключенный.

— Потом вы дали мне воды...

— Я помню.

— Это было невероятно. Долгие месяцы я страдал от отчаяния, жил, словно в пещере без входа и выхода, чувствовал себя бесконечно одиноким: никакого просвета или хотя бы слабой надежды на спасение. Мне казалось, весь мир жесток и бесчеловечен. И вот вы все изменили... Я не понимал вас: Эммануэль де Лувар помиловал мальчишку-браконьера, но осудил варвара на ужасную смерть. Учтиво обращался со мной, но забавлялся, наблюдая за действием браслета. Вы предлагали мне сесть после приступов, и это казалось мне худшим из оскорблений — вы словно говорили, что от вас ничего не скрыть и все зависит только от вашей милости. За свою недолгую жизнь я повидал достаточно безумцев, вы казались мне самым изощренным, самым непредсказуемым и самым опасным из всех. Когда вы опустили в воду руку, а потом провели ею по моим губам, я подумал, что вы забавляетесь, наслаждаясь моими мучениями. Вы казались мне жестоким и надменным палачом... А потом наполнили кружку водой и напоили меня... Водно мгновение все вдруг перевернулось! У меня как будто открылись глаза, до этого момента я словно смотрел на зашифрованный текст и не мог понять его смысла. Вот тут все стало на свои места: ваше поведение с ребенком, и черствость с варварами, и любезность, когда вы предлагали мне сесть, и ваш взгляд... Мне многое стало ясно. Я вновь обрел веру в то, что мир не окончательно сошел с ума, а на свете еще остались доброта и милосердие,— Олег помолчал, потом улыбнулся.— Это была первая хорошая новость за долгое-долгое время. Если вы когда-нибудь снова захотите посадить меня в клетку, приходите. Вполне вероятно, меня ждет еще не одно замечательное открытие.

Эммануэль вспомнил и удивленный взгляд юноши той ночью, и то, как прояснилось его лицо. Теперь ему стало понятно, почему. Вот только одно оставалось загадкой — как мог Проклятый говорить о безжалостности и безумии людей, когда сам совершил убийство, по своей жестокости достойное лучших палачей мира?!

— Надеюсь, вы не дадите мне больше повода отправлять вас в клетку?

— Не могу ничего обещать, сеньор,— улыбнулся осужденный.— Преступники вообще скрытный и непредсказуемый народ. Может, завтра мне захочется оказаться подальше от этого замка?

— Вы в самом деле замышляете побег?

— Мой бог, нет, конечно! Моя жизнь за пределами ваших владений гроша ломаного не стоит... В воскресные дни у меня еще появляется какой-то шанс. Нет браслета — нет Проклятого, которого хочется разорвать на кусочки!

Но по воскресеньям караул у подъемного моста удваивается. Неужели из-за меня, сеньор?

— Само собой.

Олег расхохотался искренне и заразительно, как дитя. Потом немного успокоился:

— Вы все-таки охотник, сеньор, нравится вам это или нет. И вам повезло — у вас теперь есть добыча, обреченная оставаться в ваших когтях вечно...

«Ну и зачем ты убил своего отца? Ты же почти ребенок, и не сумасшедший, ты же понимал, что обрекаешь себя на смерть?» — вопрос уже почти сорвался с губ Эммануэля, но он все-таки сумел сдержаться, опять промолчав.

Олег отступил на несколько шагов назад и прислонился к стене.