Варежки для клавиш

…Яркой и заметной Таня была не с детства. Папа татарин, мама калмычка, они нашли друг друга на далёкой комсомольской стройке прошлого века. Старшая сестра Оля родилась в далёком таёжном селе под Енисейском. Таня – в большом промышленном Уральске. Жизнь в провинции и среди работяг не подразумевает какого-то особого очарования детьми; заботы там у людей другие. Поэтому девочку, темноволосую, с кожей цвета задымлённого стекла и выпирающими мослами, если и отмечали, то, сравнивая с Шамаханской царицей из советского мультика: широкие скулы, брови вразлёт, нос с горбинкой, тонкая талия. До десятого класса Таня если и пела, то под душем и при мойке полов, всерьёз занималась фехтованием на рапире, в школе была хорошисткой. Мнение о себе имела весьма скромное. И лишь на выпускном восторги учителей, одноклассников и их родителей убедили в Морошкиной желание ехать учиться в столицу, как советует сестра. «Здесь твоя судьба предрешена – пединститут, диплом учителя физры, женский коллектив. Выйдешь замуж за какого-то пьяницу или так и будешь страдать по…» – у Тани была тайна, которую вслух девушки не озвучивали. И для старшей из них это было главной причиной, по какой младшая должна уехать из города. Для убеждения годились все поводы, но главное то, что в Москву съезжаются сливки со всей страны. Убедив родителей, что успеет здесь подать документы, если провалит первые вступительные экзамены там, Таня поехала в столицу. Сопровождала её мама. Она же была свидетельницей того, как дочь успешно прошла все испытания. Так девушка оказалась в Москве. А уже совсем скоро и семья её переехала в тот район под Москвой, в сторону которого растянулась сегодня российская столица.

Со знаменитым режиссёром они познакомились в клубе по фехтованию. Студентка подрабатывала там, он записался не то, чтобы лучше знать, как снимать этот вид борьбы в кино, не то понта ради. В начале девяностых в России все гонялись за титулами, подражая жизни дореволюционной знати, скупая земли и строя помпезные имения, заказывая геральдику, приживая в себе буржуазные привычки к: «балам, красавицам, лакеям, юнкерам, и вальсам Шуберта, и хрусту французской булки». И вот тут-то Таня вытянула свою карту с тузом.

– Ты вообще понимаешь, что ты не такая, как все! У тебя черты лица неизбитые. Фигура – любая модель позавидует. Ты – как Суламифь. Немного поработать над тобой, и ты переплюнешь всех известных красавиц. Хочешь, я помогу тебе взойти на подиум? – расстелил режиссёр провинциалке ковровую дорожку. Вопрос был излишним. Конечно же Таня хотела. И та цена, что мужчина запросил за услугу, давно не была для девушки чем-то сверхсложным. Мир, в который она попала благодаря протекции, закрутил её так, что не оставалось времени на учёбу. Спорт она бросила ещё ранее. Первая в презентации национального шейпинга, первая при отборе для награждения победителей известного музыкального конкурса, первая для выноса призов в популярной телеигре… Мир шоу-бизнеса, советского, потом российского, по-доброму окутал Таню Морошкину с головой и убаюкал любые её сомнения по поводу того, где и кем стать. Конечно же, она хотела быть только звездой. И всё шло к тому, что так и будет, если бы дорогой человек не погиб в автокатастрофе. Говорили, что кому-то перешёл дорогу, с кем-то не поделился. Какая Тане была разница, если потеря вылилась для неё в переезд из пентхауза к родителям в подмосковную двушку и почти мгновенное погребение Суламифи всеми теми, кто предлагал, поддакивал и почитал? Полгода пролежав на диване, как в гипсовом корсете, однажды Таня не смогла встать на ноги. Вот тогда она и поняла, что если сама сейчас не создаст себе движуху, то наступит конец не только фестивальной жизни, а обычной, той, что выделила одного представителя многочисленной толпы сперматозоидов папы для углубления в лоно яйцеклетки её мамы и сотворила такое чудо. «Жить без круговорота вокруг меня я точно не смогу!», – облекла Морошкина ответ в нужную форму, с удовольствием уплетая разноцветный помидорный салат за обедом.

 …Кто из отдохнувших, покинувших Санаторий, наблевал в номере, Николь выяснять было некогда.

– Через час новый заезд, бери перчатки, тряпку – и вперёд! – приказал Романовой хозяин. Привыкшая к разного рода труду и трудностям, дерьмо из чужого нутра Николь убирала, не морщась. Ей с семи лет приходилось таскать на себе больную сестричку, ноги которой были в распорках, так как что-то там не росло или, наоборот, росло активно, но не в ту сторону. И так как аварии случались у малышки нередко, то запах фекалий и мочи Николь, что называется, всосала с малолетства. К тому же, не так сильно они отличались от животных испражнений, убирать которые в их сараюшке тоже входило в обязанности девочки, потом девушки и женщины.