Варежку вверх! С Новым годом!

Законы в стране были очень строгими в части избиения жен. Анна присутствовала на заседаниях, где давали срок даже без предъявления слов свидетелей, только по горючим соленым рекам из глаз жен, по-станиславски, без пауз рыдающим в мокрые ладоши.

«Это Европа, детка», – в эти минуты про себя говаривала Анна, читая список недвижимости, который должен будет отойти жертве после вынесения вердикта о виновности мучителя. Женское коварство не знало рас и наций.

– Я долго терпел, уважаемые господа. У меня ангельское терпение. Оно досталось мне от матери. Но… ему есть пределы. Каждый мужчина меня поймет. Ведь моя жена переспала… – он перевел дух и даже пустил слезу. – Со всеми лысыми мужиками нашего города! Валера садовник, Карлос архитектор, Виктор хистор, Валерьян продавец с рынка. Я могу перечислять до вечера. Со всеми лысыми Бисбаля! – хрипло вскричал Никита, вознеся глаза к потолку, уповая на справедливость небес после этой жаркой речи.

– Это не правда, – сухими губами ответил Жорди Санчес вместо небес, холодными руками касаясь абсолютно лысой головы, на которой выступили капли пота.

Первым засмеявшимся был прокурор Хавьер Домингес, веселый шутник, его обожали за оптимизм и ироничные шуточки. Он кашлянул, подавился смехом и своей слюной, ему стали хлопать по спине, но это не помогло. После передышки смех все равно пробился. Подхватила истерику гвардия, охранявшая покой суда. За ними уже заголосили зрители в зале, адвокаты, секретари и, наконец, не выдержала Анна.

Это было очень смешно. Даже Жорди Санчес, пришедший в себя и осознавший что натворил, на миг потерял присутствие духа и стал смеяться до слез, хлопая редкими ресницами. Было не смешно только героям всей этой то ли комедии, то ли драмы. По лицу Никиты гуляли зелено-лиловые переливы злости и обиды.

Суд решил сделать вынужденную паузу. Анна после того, как отдышалась от смеха, все-таки подошла к соотечественникам и по-дружески рассказала им грустную историю четы Смирновых.

Супруги поняли намек переводчицы и совещались около получаса. В конце концов победили разум и ипотека на квартиру, которую надо было выплачивать да или да Ковалеву Никите, так как его жена числилась в домохозяйках и свободных художницах.

После окончания слушания все разбрелись кто по домам, кто на обед.

Анна отправилась в знакомый бар, куда уже стягивались работники суда, судача естественно о последнем «кудрявом» деле. Все смеялись и подхихикивали. Анна как могла, тоже пыталась поддержать веселье, но на душе продолжали ныть кудрявые кошки. Когда ей позвонили из районной полиции и пригласили прибыть как официального переводчика для дела о попытки изнасилования.

За окном светило солнце, какое обычно светило в Орле где-нибудь в середине июня.

– Вот такое вот дерьмовое лето, детка, – допила бокал белого вина Анна, глядя на совсем не новогодние пальмы, не новогодние чайки, не новогодний асфальт и веселые елки в витринах.

Хорошо, что есть работа, разбирательства, чужие проблемы, нервы, движуха. Они должны были разбавить навалившуюся предновогоднюю хандру.

Лучезарно улыбнувшись коллегам, переводчица отбыла на новое задание.

***

– 

В семь утра тридцать минут в Лас Фелиус в общественном туалете мужчина славянской внешности напал на англичанку, – быстро шепнул Хоаким Анне на ухо. – А бабуле сто лет в обед. Видать маньяк. Не иначе. Бабуля-то та еще красотка.

У Анны побежали мурашки по коже. Вот уже двадцать пять лет она не живет в России, а до сих пор испытывает чувство вины за своих бывших соотечественников.

Анна выругалась матом вслух, это было привилегией иностранцев выражать себя открыто, не таясь в присутствии тех, кто не понимал ни слова. И с этим настроением вошла в зал, где сидел среднего роста мужчина с грубоватыми чертами лица, коими обычно обладают люди тяжелого труда. В воздухе отчетливо и неприятно висел смрад от спиртного.

– 

Я.. я..я, – заикался маньяк Витя, пытаясь на ломаном испанском объяснить, что не виновен.

– 

Расскажите, что произошло, я переведу ваши слова, – уселась на предоставленный ей стул Анна, сосредоточившись на клиенте.

– 

Я не хотел насиловать, – схватился за рубаху Витя, обращая мутные глаза к переводчице. – То есть я вообще не хотел ничего. Я не насильник!

– 

Расскажите с самого начала, – попросил следователь.

– 

А что рассказывать? Я и так вижу, что вы верите этой старухе. Что она наплела? – не унимался Витя, у которого на глаза навернулись слезы.

–