Варфоломеевская ночь: событие и споры

Сьюзен Сонтаг, возможно, имела в виду изображение Варфоломеевской ночи у Шеро, когда писала: "Убедительно воссоздать зверство — это риск сделать аудиторию пассивной, усилить бездумные стереотипы, утвердить дистанцию и создать бессилие"[372]. Превращение бойни в гигантский спектакль делает Шеро уязвимым для обвинений в эстетизации политики, которая для Уолтера Бенджамина являлась высшей стратегией фашизма[373]. Прекрасная кинематография Филиппа Русело и нагромождение изуродованных и изнасилованных тел подтверждают определение китча, данное Солом Фридлендером. Язык китча, по его словам, "связан с нагромождением, повторами и излишеством… и повторение создает своего рода гипноз"[374]. Все морализирующие, отстраненные приемы, которые Шеро использует в фильме для противовеса, рушатся перед лицом подлинно кинематографического удовольствия — смотреть. Внимание зрителя переключается с воссоздания бойни и ужаса на пленительные образы и виртуозность камеры. Но дело еще и в другом. Согласно Сьюзен Сонтаг, "показ зверства в фотографической форме рискует стать скрыто порнографическим"[375]. Тем более когда образы смерти и зверств чередуются с "реальными" порнографическими сценами, как у Шеро.

Вначале я назвал свой доклад "Совращение и бойня", имея в виду успех Дюма в переплетении истории ужасов с историей любви. Теперь я понимаю, что "совращение" относится гораздо более к Шеро, который возбуждает фантазии, тревоги и желания своих зрителей. Это делали мелодрама и опера в XIX в., это делают мыльные оперы в XX. Конечно, ничего предосудительного здесь нет, но похвальные цели режиссера тем самым отнюдь не достигнуты. Мыльные оперы по крайней мере непритязательны.

История, жизнь, игра? (Об экранизации романа А. Дюма "Графиня де Монсоро" в России) Марина Станиславовна Бобкова

Чувство истории —

Только чувство судьбы.

М. Цветаева

В 1993 г. в России была задумана экранизация трилогии Александра Дюма "Королева Марго", "Графиня де Монсоро" и "Сорок пять". Это не первый опыт обращения отечественного кинематографа к произведениям Дюма. Вероятно, все помнят мьюзикл с Михаилом Боярским в роли д’Артаньяна по мотивам романа "Четыре мушкетера", который никакого отношения к реальной истории Франции XVII в. не имеет. Почему в России конца XX в. обратились к истории Франции XVI? Сергей Жигунов, продюсер всего проекта, в своем интервью журналу "Огонек" в октябре 1996 г. на вопрос, почему именно Дюма выбрали для первой масштабной мыльной оперы в России, ответил: "Беспроигрышность. Такая драматургия хороша для невдумчивого просмотра вечерочком. Задача была очень простая — сделать достаточно успешную развлекательную картину с русской командой". Эта задача оказалась невыполнимой ни для "Королевы Марго" (режиссер Александр Муратов) с ее звездным актерским составом, ни для "Графини де Монсоро" (режиссер Владимир Попков). И изначально не могла быть выполнена: видимо, продюсер плохо представлял себе, с какой исторической эпохой ему предстоит иметь дело и что разыграть комедию на фоне проливающихся потоков крови и слез не удастся. Думается, что причины обращения к истории Религиозных войн во Франции и судьбам людей того времени определялись потребностью самосознания современного общества в саморефлексии.

В этой статье я не ставлю своей задачей проанализировать с научной точки зрения киносериал "Графиня де Монсоро", состоящий из 26 частей, а, может быть, просто поделюсь тем скромным опытом (вероятно, это получится довольно сумбурно), который у меня есть, уж коль скоро я работала консультантом над этой экранизацией романа Дюма.

Примеров антиисторических фильмов на исторические сюжеты больше, чем тех, которые хотя бы не раздражали профессиональных историков. Только на одних антиисторизмах "исторических" картин поставлен прекрасный, наполненный сарказмом фильм в двух частях "Всемирная история" (режиссер-постановщик Т. Голди). Блестящий пример работы историка в экранизации истории Мартена Герра показала Натали Земон Дэвис (режиссер Даниэль Вин). Уже после окончания съемок она призналась: "Парадоксально, но чем больше увлекала работа над фильмом, тем сильнее мне хотелось создать нечто выходящее за рамки кинематографа. Когда пишешь для актеров, а не для читателей, возникают необъяснимые вопросы, связанные с побуждениями людей, живших в XVI в… Я почувствовала, что среди моих собственных исторических разработок стали возникать не новые доказательства, а новые исторические вероятности… Жан Клод Карье и Даниэль Вин заставили меня по-новому осмыслить соотношение между "общими тенденциями", принятыми среди историков, и жизненным опытом людей…".