Varia

Обоснование возможности знания дано в нем самом. Мы не можем выскочить за пределы мысли – это у Канта не ложно, и стремление преодолеть это со стороны современных иррационалистов есть совершенный вздор, который по-дурацки развивает именно ту амфиболию, которую Кант считал устраненной, а материализм преодолевает по-своему. Преодоление этой амфиболии Канта не в развитии ее на иррационалистический лад, не в фактизации сознания (подобно тому, как в старом варианте амфиболии реальный мир логизировался), а в том, что мы не можем мыслить иначе как посредством мышления, мы не можем, следовательно, определить закономерность мира иначе как закономерность, не можем понять разум иначе, кмаразумное содержание. Это – тавтология, но спасительная. «Я мыслю – следовательно, я существую». Если понимать это как вывод, будто мышление является самой природой моего существования – здесь нет логической убедительности. «Я гуляю – следовательно, я существую». Это – тоже достаточное основание для констатирования факта существования. Но я мыслю, следовательно, у меня есть свойство констатировать факт моего существования, а гуляние не есть такое свойство. Оно нуждается в другом свойстве, которое и есть мышление. Если же у меня есть свойство не только быть, но и мыслить бытие, то «я мыслю, следовательно, бытие мыслимо». Мыслимость бытия есть его объективное свойство, и это объективное свойство мы можем вывести логически из того факта, что мы мыслим. И это единственный последний логический вывод в пределах логики, в пределах мысли. Дальше начинается простая жвачка. Если же вы скажете, что я мыслю, быть может, не имея данных о том, что бытие мыслимо, то ответ ясен: само сомнение в возможности знания, мышления – есть мысль, есть знание.

Выскочить из мысли нельзя так же, как нельзя выскочить из факта. Вот где уместно соображение о том, что мысль есть, как и бытие. Но она есть как мысль, следовательно, бытие мыслимо. Во всем этом есть элемент старой онтологии, старого тождества бытия и мышления, но – как уже указывалось выше – с той разницей, что бытие и мышление тождественны не в бытии, не фактически, а в логосе, в разумном содержании того и другого, в бытии же они различны и грань между ними есть.

Здесь можно вспомнить Ленина, его мысль о том, что разница между объективным и субъективным не чрезмерна.

Вопрос заключается в том, не переносится ли, таким образом, затруднение с границы между сознанием и бытием на границу между материальным бытием и его разумным, логическим содержанием, или, если хотите, формой? Но это решается легче, ибо проклятая пропасть субъективного мира и внешней реальности – позади. Здесь мы целиком в области объективного или, вернее, в той области, где объективная мыслимость без затруднений переходит в субъективную мысль – как в смысле исторического развития, так и в смысле объективного содержания. Этот вопрос решается так, как его решали еще натурфилософы Возрождения против Аристотеля.

К проблеме «априорного»

Неполная индукция, n + 1 как скептическое доказательство того, что в природе вещей нет причинности, нет вообще ничего из наших закономерных понятий и что все сводится к ее более или менее приблизительному описанию, более удачному выбору слов…

Действительно, индукция есть потенциально бесконечный, всегда неполный ряд. Но законченность наших суждений покоится на переходе из количества в качество, на актуальной совокупности, на бесконечном, которое дано сразу. Не прерывается ли бесконечный ряд, не «сосчитан» ли он в каждом пункте. Не является ли каждая из его величин сама по себе пределом бесконечного ряда? Если перенести это понимание в область индукции, то не прерывается ли непрерывное течение опыта законченным синтезом везде, где мы можем прийти к определенным выводам?

Эти законченно синтетические моменты индуктивного ряда – прерогативные инстанции Бэкона, и на них основано наше познание как целое, начиная с познания качества.

Кант и Фихте перенесли актуально-бесконечное в мир нашего сознания, сделав его априорным, но все вокруг нас есть актуально-бесконечное, каждое качество, каждая «суть бытия», как говорит Аристотель.

Разница между эмпирическим познанием и «априорным» есть, но это разница объективная, разница между «средним членом» ряда и прерогативной инстанцией как пределом. В известном смысле и эта разница относительна – ведь каждая величина есть предел. Но это должно привести нас лишь к тому, что существуют классические величины определенного порядка.

Кантовско-фихтевская априорность равняется объективным классическим инстанциям нашего познания, актуальным бесконечностям действительного мира. Их анализ должен начаться с трансцендентальной эстетики, но с пространства ли и времени или с качества? Це дило треба разжуваты.