Варя (СИ)

— Боже мой, — Варя, не в силах больше стоят, рухнула на кровать. Щеки её горели, руки дрожали, сердце обжигало грудь неистовым волнением. — Рассказывай немедленно! Всё рассказывай!

Глава 10 Колдовство.

Дни стояли жаркие, и барышне в доме совсем не сиделось.

— Нюра, передай Данилу, пусть седлает Сметанку. Хочу покататься до обеда.

— Слушаюсь, барышня!

Аня чинно вышла из господского дома. А оказавшись на улице, стремглав понеслась на задний двор. У самого входа в конюшню, резко затормозив, чуть не свалилась в лужу. Но устояла, отдышалась, пригладила волосы и оправила фартук.

Пошто только бежала сюда, как угорелая? А догадается если, что встрече с ним рада?

Аня закусила нижнюю губу и, убедившись, что никого поблизости рядом нет, подошла к корыту с водой. Заглянула в него, как в зеркало.

— Тебе ли от волнений дрожать? Хороша ведь!

Но, так и не поверив себе, кинула маленький камешек в отражение. И когда оно исказилось, вздохнула.

И чего, собственно, она перед ним так робеет? Хоть бы он был красавец, а то только на вершок её выше. Нос курносый и весь в веснушках, да ещё и пятнышко родимое на виске.

Всё же...

Аня нерешительно зашла в конюшню, в которой царил полумрак и пахло дёгтем, лошадьми, сеном и, кажется, яблоками. Конюх Данил стоял у дальнего денника и кормил с руки гнедого жеребца. Когда тот слопал угощение, парень обернулся к Ане.

— Чем могу служить, сударыня?

Аня зарделась. Отчего он решил звать её сударыней и называет ли всех подряд девиц так, ей было неведомо. Но его глубокий голос, звучащий с таким почтением, всякий раз вызывал в теле приятную дрожь.

— Я... Какой рисунок красивый давеча получился у тебя, Данил.

— Рисунок?

— Колокольный звон.

— А-а-а! Я ведь учусь тока. Благодарствую! Рад, что по нраву пришлись мои старания.

— Из тебя звонарь хороший выйдет!

— Может, и так.

— И с лошадками ты добрый всегда.

— Ага.

Аня чуть не ущипнула себя за руку.

Она что, умом тронулась?

Вместо того, чтобы приказать Сметанку готовить для Варвары Фёдоровны, расхваливает стоит Данила, как дура какая!

— Как их не любить? — продолжал он. — Они чувствуют всё не хуже людей. У каждой лошадки особый нрав. Вот, к примеру, Рыжка хорошо знает, что она прелестница! Постоянно фыркает и сладости требует. А Уголёк смирный и кроткий. Чужих совсем не жалует, боится ажно бывает.

— А што ты, может, и в людских душах разумеешь?

— И в людских разумею.

Аня чуть не спросила, что же он про неё думает. Но вовремя спохватилась: тем самым уж точно чувства свои выдаст!

— А сам каков?

— Я?

Он подошёл к Ане так близко, что она вдохнула аромат яблок, исходивший от его рубахи. От лакомства, которое Данил выпросил на кухне для своих любимцев, уже ничего не осталось, кроме сладкого запаха.

— Я как Уголёк. Ему Рыжка приглянулась, а мне самая красивая девица на дворе.

— Неужто и правда самая красивая?

— Правда, — прошептал Данил, наклонившись к её уху. А затем, слегка отстранившись, улыбнулся. И она, уже не властная над собою, так и расцвела вся в ответной улыбке.

— Повезло, должно быть, этой девице!

— Так и есть.

Данил взъерошил свои рыжие кудри. И, не зная, куда деть руки, засунул их было за пояс. Но, постояв так немного, вернул обратно.

— А расскажи мне ещё про неё.

— Ещё? — он замешкался. — Послушай, Анют, эта де...

— Постой! Как ты назвал меня только што?

— Анютой

— Анютой, — тихо повторила Аня, чувствуя, как звук её имени растекается по венам дорогими сердцу воспоминаниями. На миг она словно вернулось домой. Вернулась благодаря ему! И голос Данила, и его запах, и отблеск света на лице и кудрях — всё стало таким родным и милым, что Аня даже дотронулась до грубой его ладони. Но, коснувшись тёплой кожи, она точно опомнилась, перепугалась и резко отдернула руку. Всё же он успел перехватить хрупкие пальчики. Крепко сжав их, Данил слегка притянул Аню к себе.

— Ты что-то сказать хотела?

— Понимаешь, — начала она дрожащим голосом, — меня здесь никто не зовёт Аннушкой или Аней. Все только Нюркой обзывают. А я эту кличку терпеть не могу. Ты...

— Я как увидел тебя, сразу понял, что ты никакая не Нюрка. Тебе не подходит совсем это имя.

— Пошто..., — но Аня не успела договорить, почувствовав на устах мягкие губы Данила. Он прижал её теперь к себе совсем крепко. И Аня закрыла глаза, которые могли бы наполниться слезами, если бы услада не стерла в голове все лишние мысли. Она обвила шею Данила руками и неумело ответила на поцелуй.

Когда звуки и запахи летнего утра вернулись к ней, Данил, смеясь, целовал уже её щеки и нос. И тут она наконец-то пришла в себя и легонько оттолкнула его.

— Прекрати. Грех!

— Не бойся меня, Аннушка. Я тебя не обижу.

— Всё одно! Нельзя! Грех же.

— Хорошо-хорошо. Я не буду больше. Сейчас не буду.

Данил отступил.

— Подожди меня здесь. Я скоро обернусь.

И он выбежал на улицу. Аня, не веря своему счастью, так и застыла, боясь шелохнуться. Но потом всё же прижалась спиной к столбу рядом с денником Рыжки.