Варяги

Осторожно отогнул край тяжёлого ковра, заглянул внутрь. Пахнуло благовониями. В центре затенённого помещения на ровно тёсанном камне возвышалось изваяние...

Его дёрнули за рукав кафтана. Михолап стремительно обернулся. Что за чудеса, ведь только что никого рядом не было. Перед ним стоял старик, одетый в широкий и длинный плащ белого цвета. Седая борода, глубоко запавшие умные глаза много повидавшего человека, высокий лоб изрезан морщинами. В свою очередь и незнакомец внимательно и неторопливо оглядел дружинника.

   — Ты — чужеземец, — глубоким чистым голосом сказал он. — Не из бодричей и лютичей. Наверное, из той далёкой восточной земли, чьи посланцы прибыли к воеводе Рюрику.

   — Да, я из Новеграда, — подтвердил Михолап.

   — Потому ты и не знаешь святилища нашего Святовита. Не надо заглядывать в щёлку. Святовит открыт для всех. Вход вон с той стороны. Иди, поклонись Святовиту...

Старик ввёл Михолапа в полутёмное помещение, поклонился изваянию и неслышно удалился в тёмный угол, оставив дружинника одного.

Много выше человеческого роста было изваяние. Мощь и сила исходили от Святовита. В спокойной и вместе с тем настороженной позе воина стоял бог. Могучие ноги, тяжёлые на вид жгуты брюшных мышц, на поясе семь мечей, в левой руке кубок, в правой — лук. У Святовита четыре головы. Нет, не головы — четыре лица смотрели незрячими глазами в четыре стороны.

«Так вот перед каким Святовитом клялся воевода Рюрик отомстить Ториру за гибель отца, — припомнил Михолап скупые слова дружинников Рюрика там, в Новеграде. — Да, клятва перед ним — это... — Он не нашёл подходящего определения для такой клятвы, но одобрил стремление воеводы встретиться со своим противником. — Это бог воинов. Хотя наш Перун не хуже будет», — и с опаской оглянулся: не подслушивает ли кто тайное.

После святилища потянуло к людям. Их жилища тесно лепились одно к другому, прижимались к валу, и он заторопился туда, забыв о желании поглядеть на торжище. В этом граде, рядом со Святовитом, его могло и не быть. Хотя Михолап не сомневался: коли в граде живут люди, то они заняты не только делами бога, есть у них и свои людские заботы. Жизнь без забот да радостей обойтись не может.

За подтверждением далеко брести не пришлось. В одном месте наткнулся он на весёлое заведение — кружало. По запаху признал да по шуму. Заглянул. За столами сидели люди, видом не горожане, скорее на дружинников смахивали. Стучали оловянными кружками, горланили что-то. Увидев чужого, примолкли. Один было начал подниматься, но, встретив взгляд Михолапа, сел — оценил по достоинству. В углу примостился хозяин. Не глядя на бражничающих, Михолап подошёл к нему. Кинул мелкую серебрушку, тот поймал на лету, сунул за щёку, с опаской оглянулся. Подал братину. Михолап принял, не стал искать кружку, осушил одним духом, поморщился. Не понравилось. Молча пошёл к выходу. На пороге обернулся. Смотрели на него расширенными глазами: экую братину враз выдул.

Странный град. «Мор тут был, что ли? — думал он. — Где люди-то? Вон мелькнул кто-то, и как ветром сдуло его. Чудеса».

В другом месте услышал постукивание молотка по железу. Гарью угольной пахнуло.

«Кузня, — обрадовался Михолап. — Ин зайду. Глянуть надо, какие тут ковали...»

Он толкнул низкую дверь, с удовольствием прислушался к её скрипу, втянул широкими ноздрями знакомые запахи — хорошо, совсем как в Новеграде.

На наковальне пламенел кусок железа. Трое с недоумением глядели на дружинника. Средний, коваль видно, держал железо длинными клещами, помоложе — выученик, решил Михолап, — с испугу опустил молот себе на ногу, третий, почище одетый, заказчик, стало быть, пятился потихоньку к горну.

   — Не бойтесь, — громко сказал Михолап. — Робьте, — и махнул рукой. — Я просто так, погляжу — и всё, — и заулыбался, чтобы приободрить их. Кузнец в ответ тоже несмело улыбнулся. Глядя на него, оживился и помощник. Заказчик же, пятясь, оказался за спиной Михолапа и юркнул за дверь. Дружинник с недоумением посмотрел ему вслед, ещё шире улыбнулся кузнецам.

   — Робьте, — предложил им, — железо стынет, — и ткнул пальцем в наковальню. Кузнец кинул мимолётный взгляд туда же, но остался стоять перед странным посетителем.

   — Может, почтенному воину надо что-нибудь починить? — наконец робко спросил он.

   — Ничего не надо чинить, — осклабился Михолап. — Всё у меня ладно — и меч, и нож. Вот разве меня подковать, чтобы быстрее бегал, — и захохотал, довольный своей шуткой. — Эх вы, робкие да боязливые, — в сердцах молвил он. Подошёл к парню, решительно забрал молот, вскинул, как пёрышко, хмыкнул неодобрительно и слегка, даже не вполсилы, стукнул по начинающему остывать железу.

   — О-о!.. — воскликнул кузнец и маленьким молотком застучал по заготовке, показывая, куда бить. Михолап махал молотом играючи. Мешал меч, но отстёгивать его было некогда — железо остывало.

Махнул кузнец молотком, давая знак прекратить работу, бросил поковку в горн, смахнул пот со лба, протянул руку Михолапу. Была она не маленькая, но утонула в лапище дружинника.

   — А что выйдет-то? — спросил Михолап.