Варяги

   — Должны, воевода, — вскочил мускулистый, до краёв налитой молодой силой и отвагой воин. — Мы знаем словен и их соседей. Думаю, усмирить весь и чудь будет нетрудно. Дольше повозиться придётся с кривичами, но с помощью новеградцев справимся и с ними.

   — Хорошо, справимся. И всё же я хочу знать, — настаивал Рюрик. — После того, как мы установим мир у словен, кому бы пожелал служить десятник Гудой: новеградским старейшинам или ранам с их воеводой Боремиром?

   — Мы сообща рассудили, — преданно смотрел Гудой на Рюрика, — что лучше служить словенам.

   — А что скажешь ты, Переясвет? — повернулся Рюрик к пятидесятникам.

   — Я бы хотел служить дружине и больше никому, — ответил Переясвет, старший возрастом из всех присутствующих, один из любимцев покойного старейшины Годослава. — Но сегодня это невозможно. И мы, — он обвёл глазами более молодых соратников, — советуем тебе, воевода, идти к словенам. Заключай с ними ряд на их условиях. Придём в Новеград, там будет видно...

   — Говори яснее, Переясвет, — попросил Рюрик.

   — По-моему, и так всё ясно. В третий раз раны нас не примут. Выходит, к словенам не в гости идём, навсегда. И к этому надо подготовиться как следует. Я думаю, что ты, воевода, не захочешь быть простым слугой новеградцев. Не хотим этого и мы. Поселиться в их землях и не быть слугами... Об этом будем думать там.

   — Переясвет, ты разве забыл, о чём говорил старейшина Блашко? — спросил Синеус. — Он сказал, что словене зовут нас наказать весь и кривичей, а потом нам или возвращаться сюда, или оставаться у них на службе. Но как же мы можем поселиться в их земле или на землях их соседей, отказавшись от службы? А если они объединятся? Что станет с нами, ты подумал об этом, Переясвет?

Пятидесятник хмуро посмотрел на брата воеводы и нехотя ответил:

   — Думал. Они не объединятся. Куда будем смотреть мы, если допустим это? Мой меч не боится врагов, но здесь оставаться нельзя.

   — Согласен с Переясветом, — вмешался в разговор Трувор. — Здесь оставаться нельзя. Боремир не потерпит больше нашей независимости. Мы усмирим чудь и весь, возьмём богатую добычу. Заплатят и словене по договору. Синеус боится, что они объединятся. Но разве только эти племена живут там? В той земле племён бессчётно. При Гостомысле мы очень далеко не ходили. Теперь можем пойти на юг, захватим земли и заставим платить нам дань. Они постоянно враждуют между собой. Сломить их будет нетрудно...

   — Слушайте, моя дружина, — поднялся Рюрик. — Зов словен для нас весьма кстати. Мы примем приглашение. Но пусть не думает старейшина Блашко, что ему удастся перехитрить нас. Он сам сказал, вы слышали, что от моей жены Милославы пойдут наследники правителя земли словен. Был бы жив князь Гостомысл, я бы поблагодарил его за этот сон. Даже если он приснился не Гостомыслу, а новеградским старейшинам, и они заслуживают благодарности.

Если хитрый старейшина Блашко думает, что, выполнив нужное для словен дело, мы уйдём восвояси — пусть думает. Это его дело. Я пойду туда не наёмником, не за серебро. Пока у моей жены нет наследника для словен, я буду сам наследником Гостомысла. Разве по всем установлениям муж не может наследовать то, что принадлежит его жене?

   — Может и должен, — откликнулись начальствующие.

   — Так вот, мы придём в Новеград мирно, как и положено хозяевам. И по праву хозяев накажем весь, чудь и кривичей. Договор мы заключим. — Губы его покривились усмешкой. — Не надо пугать их преждевременно. Старейшина Блашко пойдёт вместе с нами, чтобы не сеять смуты в Новеграде, если ему что-то не понравится здесь. Мало ли может случиться. Может, нам придётся нарушить мир с ранами, или старейшина услышит что-нибудь от наших дружинников. Он приглашает нас, пусть и идёт вместе с нами... И ещё одно, дружина моя. Когда будете пересказывать воинам вещий сон Гостомысла, добавьте следующее. Старейшины словенские отправили к нам Блашко, и сказал он нам: «Земля наша велика и обильна, а нарядника в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».

   — Ты мудр, Рюрик, — одобрительно воскликнул Переясвет.

   — Хватит нам скитаться по чужим землям наёмниками, — ответил ему, дружине и себе Рюрик. — Пойдём брать свою...

Старейшина Блашко искал случая переговорить с Милославой наедине. Уже больше недели сидел на Рюгене-Руяне, ряд с воеводой учинил, наблюдал, как поспешно готовили дружинники к походу многовесельные корабли, загружали их пищей, водой в бочонках и боевым припасом: доспехами, луками, стрелами. Добрые были луки — дальнобойные. И стрелы к ним такие же — на совесть строганные, тяжёлые, с железными иззубренными наконечниками. Худой доспех от такой стрелы не спасёт.

Дивился Блашко и кораблям. Новеградцы таких не имеют. Прошлый раз у Рюрика много хуже были. Эти могут враз поднять добрую сотню человек. И на ходу, подчиняясь двум десяткам весел, легки, послушны.

«Нам такие ни к чему, — утешил себя старейшина. — По волокам с такими не дюже управишься».

Утешать утешал, но и косил ревнивым глазом — уж больно по сердцу пришлись. Сравнивал свою насаду, тесноту носовины и с досадой хмурил брови.