Варяги и Русь

Олаф стоял на обрыве и смотрел на воду.

   — Несчастный, — сказал он, — не хотел быть князем и служить народу, так будешь кормить рыб...

   — А ты умрёшь позорною смертью на площади или сгниёшь в подвале, — раздался позади него голос Якуна, и на него набросили петлю, которую ловко кинул Тороп.

Он быстро затянул её и, опутав верёвкой руки Олафа, оттащил его от берега.

   — Эге! — воскликнул Тороп, когда Олаф был связан, — теперь не уйдёшь. Сторожи его, Якун, а я сбегаю к Днепру... Авось спасу кого-нибудь...

Тороп бросился с крутого берега вниз; спустя две-три минуты раздался плеск воды далеко по течению, а затем голос Извоя:

   — Сюда, сюда, Руславушка, — услышал Тороп. — Слава Богу, ты спасён...

   — Зою, Зоюшку спаси! — с отчаянием твердил Руслав, думая, что она осталась на берегу в руках Олафа...

   — Сейчас отыщем и её...

Но увы, луна совсем исчезла и было темно. Извой всматривался в воду, не зная, что делать... Зою отнесло далеко от того места, где были Извой и Тороп.

Когда Зою наконец нашли и положили на берегу, Руслав зарыдал, как ребёнок, и начал целовать посиневшие губы... Плакал и Извой, только Тороп угрюмо молчал: в нём боролись два чувства: ему было жаль девушки, и он радовался, что Олаф попался в его руки.

Тороп поднялся на крутой берег к Яку ну, Олаф стонал, метался и ревел как зверь.

   — Напрасно ревёшь, старина, — говорил Якун. — Никто тебя не услышит... Ты меня учил, теперь и я тебя на старости проучу... Не трогал бы меня, и я не тронул бы тебя... Теперь умрёшь собачьей смертью.

   — Ну, что, боярин, каково поживаешь? — сказал, взойдя на гору, Тороп. — Чай, нездоровится тебе?

   — Именем богов, заклинаю, отпустите меня, — взмолился Олаф.

   — Ну, теперь нам твои боги не опасны: мы не верим в них, — отвечал Якун. — Беги, Тороп, зови на помощь, чтобы доставить в Клёв.

   — Зачем звать... Сейчас сбегаю на княжий луг, возьму коня и отвезу его...

Он помчался по тропинке, и через час Якун сидел уже на коне со связанным Олафом. С этой ношей Якун отправился в Киев, медведи сопровождали его. Отправив Якуна, Тороп пошёл к Симеону, чтобы сказать ему о постигшем всех горе. Пройдя к Угорьскому берегу, он встретился с Симеоном, шедшим ему навстречу.

   — Ах, дедушка Симеон, — сказал Тороп, — никак ищешь свою Зоюшку?

   — Да, — отвечал тот, — запропала куда-то.

   — Она внизу у реки, там же Руслав и Извой... — с грустью произнёс Тороп, — Тебя ждут...

   — Меня? — удивился старик. — На что бы я понадобился им в такую пору...

Старик пошёл за Торопом, но едва он сделал несколько шагов с крутого берега, как остановился. Он побледнел. На берегу лежала Зоя, а над нею стоял Извой; рядом сидел Руслав.

Посмотрев безумными глазами на Торопа, он быстро сбежал вниз.

   — Дочушка моя, дорогая моя, что приключилося с тобой!.. — закричал старик.

   — Олаф сбросил Руслава и Зою с утёса... — тихо сказал Извой.

   — Олаф! — воскликнул Симеон. — Он опять здесь?..

   — Да, здесь, — проговорил Тороп, — но сегодня его голова будет воткнута на кол...

Старый Симеон начал молиться.

   — Господь да примет её душу во царствие небесное, — сказал он. — Знать, не судьба, Руславушка, чтоб она была твоей женой... Покорись воле Божией и да будет над нами Его святое благословение.

Было уже совсем светло, когда Зою положили на носилки и понесли. Тороп с Извоем отправились в Киев.

Якун стоял у сторожевой избы и разговаривал с Веремидом.

   — Ну, уж коли попал, то не сносить тебе головы, — сказал он Олафу. — Довольно помыкался по белу свету... Говорил — брось всё это, ан нет... вот теперь пеняй на себя...

   — Проклятие всем вам, — простонал, задыхаясь, Олаф.

В это время подошли Извой и Тороп.

   — Молви мне, Веремид, действительно ли Олаф мой отец? — спросил Извой...

   — Не знаю... Кажись, что отец, — отвечал Веремид. — Помнится мне, что он оставил своего ребёнка при князе Святославе, а ты ли это был — не знаю. Поспрошай Якуна.

   — Говори, Якун, он ли мой отец?.. — подошёл он к Якуну.

   — Он-то он, да вишь, какой злой, чтоб его пусто было.

   — Отвяжите его и отведите в сторожевую, — сказал Извой. — Я хочу говорить с ним...

Якун и Тороп развязали Олафа и ввели в сторожевую, а сами вышли и встали у окон.

   — Отец, — сказал Извой, — хочешь, чтобы твой сын спас тебя от смерти?

   — Зачем ты спрашиваешь меня об этом?

   — Спрашиваю, потому — не знаю, примешь ли мои условия: они легки.

   — Говори, что надо делать, чтоб быть живому?

   — Покайся и прими святое крещение и ты будешь спасён.

   — Кому покаяться?

   — Богу и князю и проси у них прощения за все свои прегрешения...

   — Князю!.. Да будет он проклят... — прохрипел Олаф. — Из-за него я лишился моего внука, которого любил более тебя и хотел, чтоб он был тем, чем теперь Владимир, и не стану кланяться этому рабыничу.

   — А Богу?

   — Я не знаю его... да и зачем мне каяться и кланяться... Всё равно, уже не долго жить...

   — В таком случае, не взыщи... Я хотел помочь тебе, но ты отказываешься и Бог с тобой.

Он ушёл и позвал Якуна и Торопа.

   — Как хотите, — сказал он, — так и делайте с ним, но без воли князя не налагайте на него рук.

Когда князю сказали об Олафе, он приказал одеть ему колодки и запереть в тёмный подвал...