Варяги и Русь

Обычай ритуального умервщления или ритуального самоубийства прослеживается в истории в течение тысячелетий, трансформируясь и принимая различные формы. Кардинальным изменением становился постепенно запрет на самовольный уход из жизни, поскольку в обществе крепло убеждение в том, что жизнь и смерть зависят от богов, представителями которых были жрецы или иные представители власти, связанные с ними. В Римской империи, например, личность императора приравнивалась к божествам, потому сложилось обыкновение, что приказ о самоубийстве посылался императором тому или иному высокопоставленному лицу. В литературе есть немало рассказов о ритуале такого самоубийства, осуществляемого прилюдно: самоубийца вскрывал себе вены во время празднества, в окружении друзей. Так описывают смерть Гая Петрония, римского писателя и придворного императора Нерона. Самоубийством согласно приказу, полученному от императора Нерона, покончил жизнь римский философ и государственный деятель Сенека.

Но можно с рассуждениями о традициях ритуального умервщления/ритуального самоубийства обратиться и к временам более архаичным, например, к афинской истории. Известно, что древнегреческого философа Сократа (469–399) афинское правительство приговорило к принятию яда. Рассуждения Сократа относительно жизни и смерти, записанные его учениками и друзьями в период, когда он ожидал присылки яда, показывают, как смешались идеи о ритуальном умервщлении и ритуальном самоубийстве с течением веков. Сократ ушел из жизни, окруженный друзьями, и один из них оставил для потомства следующее описание: «Я был свидетелем кончины близкого друга… он казался мне счастливым… в Аид он отходит не без божественного предопределения и там, в Аиде, будет блаженнее, чем кто-либо другой»[806].

В этом рассказе важны два момента: первое — человек покидает мир счастливым — эта мысль сохранилась с древних «гиперборейских» времен, второе — человек уходит из жизни с божественного определения — эта мысль появилась позднее, когда — трудно сказать, но в афинское время она была уже вполне устоявшейся. Смысл ее раскрывается самим Сократом, который убежден в том, что «мы, люди находимся как бы под стражей, и не следует ни избавляться от нее ни своими силами, ни бежать… о нас пекутся и заботятся боги, и потому мы, люди, — часть божественного достояния… совсем не бессмысленно, чтобы человек не лишал себя жизни, пока бог каким-нибудь образом его к этому не принудит… если бы я не думал, что отойду, во-первых, к иным богам, мудрым и добрым, а во-вторых, к умершим, которые лучше живых, тех, что на Земле… я полон радостной надежды, что умерших ждет некое будущее и что оно, как гласят старинные предания, неизмеримо лучше для добрых, чем для дурных»[807].

Христианство решительно осудило любую форму самоубийства. Но очень долго идеи ритуального умервщления продолжали жить и влиять на политико-этические нормы общества.

С мыслями Сократа о том, что покидая земную юдоль, человек уходит к умершим и что предвкушение этого наполняет человека радостной надеждой, хорошо перекликается рассказ арабского путешественника и писателя Ибн Фадлана, в 921–922 гг. побывавшего на Волге в качестве секретаря посольства аббасидского халифа и оставившего путевые заметки, в которые вошло и описание погребального обряда знатного руса. Частью этого обряда было умервщление одной из девушек покойного.

Ибн Фадлан описывает, как девушка вызывается сама и после этого в течение нескольких дней до дня, назначенного для жертвенного костра «…пьет и веселится, украшает свою голову и саму себя разного рода украшениями и платьями… девушка каждый день пила и пела, радуясь будущему… в пятницу привели девушку к чему-то, сделанному ими еще раньше наподобие обвязки ворот. Она поставила свои ноги на ладони мужей, поднялась над этой обвязкой [смотря поверх нее вниз] и произнесла [какие-то] слова на своем языке, после чего ее опустили. Потом подняли ее во второй раз, причем она совершила подобное же действие, [как] и в первый раз. Потом ее опустили и подняли в третий раз…» я спросил переводчика о ее действиях, и он сказал: «Она сказала в первый раз, когда ее подняли: „Вот я вижу своего отца и свою мать“, — и сказала во второй раз: „Вот все мои умершие родственники, сидящие“, — и сказала в третий раз: „Вот я вижу своего господина, сидящим в саду, а сад красив, зелен, и с ним мужи и отроки, и вот он зовет меня, — так ведите же меня к нему“»[808].

Кому-то может прийти в голову, что проводя параллель между мыслями Сократа и описанием ритуального умервщления/ритуального самоубийства (поскольку в данном древнерусском обряде виден как раз симбиоз этих двух традиций) у русов, я ищу источник, откуда русы заимствовали идеи для своего обряда. И вот, пожалуйста, источник найден: начитались русы Сократа и перенесли его идеи на родную почву! Это ведь основополагающий принцип современной исторической науки — в древнерусской истории все откуда-то заимствовано и надо только найти, откуда.