Варяги и Русь

— Она внизу у реки, там же Руслав и Извой… — с грустью произнес Тороп, — Тебя ждут…

— Меня? — удивился старик. — На что бы я понадобился им в такую пору…

Старик пошел за Торопом, но едва он сделал несколько шагов с крутого берега, как остановился. Он побледнел. На берегу лежала Зоя, а над нею стоял Извой; рядом сидел Руслав.

Посмотрев безумными глазами на Торопа, он быстро сбежал вниз.

— Дочушка моя, дорогая моя, что приключилося с тобой!.. — закричал старик.

— Олаф сбросил Руслава и Зою с утеса… — тихо сказал Извой.

— Олаф! — воскликнул Симеон. — Он опять здесь?..

— Да, здесь, — проговорил Тороп, — но сегодня его голова будет воткнута на кол…

Старый Симеон начал молиться.

— Господь да примет ее душу во царствие небесное, — сказал он. — Знать, не судьба, Руславушка, чтоб она была твоей женой… Покорись воле Божией и да будет над нами Его святое благословение.

Было уже совсем светло, когда Зою положили на носилки и понесли. Тороп с Извоем отправились в Киев.

Якун стоял у сторожевой избы и разговаривал с Веремидом.

— Ну, уж коли попал, то не сносить тебе головы, — сказал он Олафу. — Довольно помыкался по белу свету… Говорил — брось все это, ан нет… вот теперь пеняй на себя…

— Проклятие всем вам, — простонал, задыхаясь, Олаф.

В это время подошли Извой и Тороп.

— Молви мне, Веремид, действительно ли Олаф мой отец? — спросил Извой…

— Не знаю… Кажись, что отец, — отвечал Веремид. — Помнится мне, что он оставил своего ребенка при князе Святославе, а ты ли это был — не знаю. Поспрошай Якуна.

— Говори, Якун, он ли мой отец?.. — подошел он к Якуну.

— Он-то он, да вишь, какой злой, чтоб его пусто было.

— Отвяжите его и отведите в сторожевую, — сказал Извой. — Я хочу говорить с ним…

Якун и Тороп развязали Олафа и ввели в сторожевую, а сами вышли и встали у окон.

— Отец, — сказал Извой, — хочешь, чтобы твой сын спас тебя от смерти?

— Зачем ты спрашиваешь меня об этом?

— Спрашиваю, потому — не знаю, примешь ли мои условия: они легки.

— Говори, что надо делать, чтоб быть живому?

— Покайся и прими святое крещение и ты будешь спасен.

— Кому покаяться?

— Богу и князю и проси у них прощения за все свои прегрешения…

— Князю!.. Да будет он проклят… — прохрипел Олаф. — Из-за него я лишился моего внука, которого любил более тебя и хотел, чтоб он был тем, чем теперь Владимир, и не стану кланяться этому рабыничу.

— А Богу?

— Я не знаю его… да и зачем мне каяться и кланяться… Все равно, уже не долго жить…

— В таком случае, не взыщи… Я хотел помочь тебе, но ты отказываешься и Бог с тобой.

Он ушел и позвал Якуна и Торопа.

— Как хотите, — сказал он, — так и делайте с ним, но без воли князя не налагайте на него рук.

Когда князю сказали об Олафе, он приказал одеть ему колодки и запереть в темный подвал…

Тороп и Якун были награждены; кроме обещанных денег за голову Олафа, они получили княжеские подарки.

XXV

Через три дня, неподалеку от Почайны шла небольшая группа людей. Впереди был старец Феодор, неся маленький образок в руках. За ним, опустив седую голову, шел Симеон, Извой, Стемид и Руслав несли гроб. Вскоре все подошли к крутому берегу Днепра, к холмику, на котором любила сидеть Зоя. Под липой уже вырыта была могила, с желтым песком вокруг нее. Здесь все остановились, витязи опустили свою ношу на песок; Феодор прочитал молитву, и вскоре гроб опустили в землю. Спустя несколько минут народ потихоньку пошел по той же дорожке назад, в жилище Симеона, справлять тризну.

В Киеве шли приготовления к торжественному возблагодарению Перуна за одержанную победу. Владимир, сидя со своими дружинниками, беседовал о будущем завоевании радимичей и болгар. Он был весел и много говорил о победе над ятвягами и вятичами, а главное, о том, что Олаф схвачен и теперь больше некому смущать киевлян. Через открытое окно он заметил Божерока во главе нескольких человек, направлявшегося к княжескому крыльцу. В другое время князь не принял бы его, как это уже было несколько раз, но еще не было решено, кого принести в жертву божичу, и на этом собрании должен был решиться этот вопрос.

Как только верховный жрец вошел в светлицу, он остановил свой взгляд на Извое и сказал:

— Князь, я пришел к тебе с челобитьем на твоего дружинника Извоя… Вчера утром, проходя мимо капища Перуна, когда я совершал жертву, он жестоко оскорбил божича, не поклонившись ему. Люди, присутствовавшие на жертвоприношении, возмутились его поступком и хотели убить его, но я остановил их, предоставляя самому божичу потребовать мести, и он требует ее… Люди, видевшие кощунство Извоя, здесь, и ты, государь, спроси их, пусть молвят правду…

Владимир взглянул на Извоя, который был бледен, но тем не менее спокоен.

— Всеслав! — крикнул Владимир, — приведи мне людей, пришедших с владыкой.

Спустя минуту вошло несколько человек. Владимир спросил их:

— Что молвил мой дружинник Извой, проходя утром во время жертвоприношения мимо капища Перуна?

— Молвил, что божич Перун не божич, а бессловесный и бездушный истукан, что у него нет ни ума, ни зрения, ни слуха…

— Еще что? — бледнея, спросил Владимир.