Варяги и Русь

Слова Богомира произвели большое впечатление на всех, даже на Божерока, но он настаивал на немедленном наказании Извоя; однако он не нашел ни в ком поддержки.

— Так как же быть нам, старейшины? — спросил князь.

— Если владыка настаивает на наказании, — отозвался воевода киевский, — то учини, государь, так, как советует мудрейший из нас старейшина Богомир, а пока прикажи заточить Извоя в особую горенку до завтра, пока мы все пообмыслим, прав ли он или виноват… Сегодня уж поздно судить да рядить.

— Да будет по-вашему, — мрачно ответил князь и встал из-за стола. Верховный жрец был недоволен тем, что суд отложен до следующего дня. Кроме того, он заметил, что влияние его начинает падать, так как почти все старались оправдать Извоя.

Князь ушел в свои палаты, но не повелел запирать на замок Извоя, а взял его с собой.

— Я буду твоим сторожем, а моя опочивальня — твоим заточением, — сказал он. — Ведь молвил тебе: будь осторожен, а ты, словно назло, при всех сказал то, что говоришь мне наедине. Божерок силен и может возмутить против меня весь Киев.

— Государь, — отвечал Извой, — если только злоба народа коснется тебя, то я сам положу за тебя свою голову.

— Да охранят тебя боги от этого, — сказал Владимир.

Весь этот вечер князь и Извой пробыли вместе, пили мед и вино и беседовали, какая вера лучше и какие имеет преимущества перед языческой… Владимир рассказал ему свой сон, который он видел в прошлую ночь.

— Вот, государь, — сказал Извой, выслушав его, — даже во сне ты видишь все то, что некогда говорила тебе твоя бабка Ольга, что говорю я и другие…

— Да, потому все вижу, что все вы уж много жужжите мне в уши о своей вере.

— А ведь сны часто сбываются.

— Почем знать, быть может, сбудутся и эти. А где же Руслав? — вдруг спросил Владимир. — Что его не видно: не болен ли?..

— Да, князь, действительно болен…

Извой рассказал о том, что случилось с Зоей.

— Бедный! — воскликнул князь. — Завтра поутру привезти его в терем и утешить… Ах, мой дружок, ах, мой желанный… — охал Владимир. — Всему виною Олаф проклятый…

Божерок, вернувшись домой, не находил себе места от злости. Наконец, придя к заключению, что Владимир не легко расстанется со своим избранником и предпримет все средства для его оправдания, он решил начать не с Извоя, а с Феодора.

Утром, совершив жертвоприношение, верховный жрец отправился на суд, как обвинитель Извоя. Было еще рано, и он застал Владимира одного.

Войдя в светлицу, Божерок, не кланяясь, прошел к окну, у которого стоял Владимир. Бросив на него недовольный взгляд, князь сказал:

— Что ж, ты доволен, что обвинил ни в чем неповинного человека?.. Разве ты не нашел кого другого, для умилостивления божича?

— Каюсь, князь, — отвечал жрец, — что причинил тебе этим много неприятного… Я видел это вчера и знаю, что тебе тяжело расстаться со своим любимцем и побратимом, но что делать?.. Перун требует человеческой жертвы… Поэтому я целую ночь молился и просил изменить свой гнев на милость или перенести его на другое лицо…

— И что же? — спросил князь.

— Отец наш милостив… Вняв моему молению, он снизошел на милость и сказал, что прощает тебя и твоего слугу Извоя…

— Он сам тебе сказал это?

— Нет; сегодня утром, придя в капище, я предал смерти своего любимого пса и гадал на его внутренностях, а потом бросал у ног Перуна палочки для волхвования, и он потребовал от меня вместо Извоя другую, не менее великую жертву, но ничего не стоящую для тебя.

— Говори, какую, и если она не касается моей дружины и людей, то я заранее обещаю исполнить твое желание… У меня много лошадей, быков и овец, и если он требует всех их, то принеси их в жертву, только освободи меня от человеческих…

— Нет, княже, он желает именно человеческой… Кровь коней, быков и овец надоела ему, и в искупление оскорбления, нанесенного ему твоим слугою, ты не дорожи одним человеком: Перун пошлет тебе за это здоровье, счастье и победы. Прикажи кинуть жребий, и на кого падет он, тот и должен быть принесен в жертву разгневанному богу.

— Разве нет другого средства для удовлетворения ненасытной утробы Перуна? — воскликнул князь, сверкнув глазами. — Ему была дана отроковица, почему же он упустил ее, если он действительно бог и нуждался в человеческой жертве?

— Не богохульствуй, князь, — строго сказал жрец, — ты, кажется, отступаешь от веры своих предков и покровительствуешь христианам…

— Да будет по-твоему, — сказал Владимир, смягчаясь. — Возьми свою жертву, но помни, что я в последний раз исполняю твое требование в угоду Перуну… Больше не дам ни одного человека…

— Хорошо, увидим, — проронил многозначительно жрец.

XXVI

Едва настало утро и солнце озарило землю, как народ киевский начал сходиться со всех сторон на площадь к капищу Перуна. С каждой минутой становилось все много люднее, поодаль стояли особняком несколько человек из княжеской дружины.

— Кого принесут в жертву? — спросил один из них.

— Молвят, человека, — ответил кто-то, — на кого падет жребий… быть может, на меня или на тебя.

— Без жребия уж намечен, — отозвался третий. — Слыхал стороною — сын Феодора.