Варяго-Русский вопрос в историографии

В целом свой разговор по данной теме исследователь венчал словами, что «в историографии Миллеру не повезло, в основном из-за той злополучной полемики с Ломоносовым». Говоря, что «лишь в ходе "борьбы с космополитизмом" и в других кампаниях эпохи "апогея сталинизма" Миллеру был нанесен страшный удар - на выдающегося ученого, подвижника исторической науки было наложено некое клеймо», Дворниченко подчеркнуто сказал, что никаких норманистских «"заблуждений" у Миллера не было, а была научная гипотеза, на которую каждый ученый имеет полное право» (хотя чуть ранее он отметил «надуманность» норманской теории, которая, по его словам, «бросается в глаза»), Г.А.Тишкин и А.С. Крымская повторили вслед за Т.А. Володиной, что Миллера притягивали к ответу «за недостаток патриотизма и "скаредное поношение" России в его диссертации "Происхождение имени и народа российского"», и, ссылаясь на А.Б. Каменского, резюмировали, что «концепция Миллера, основанная на тщательном изучении источников, выглядела убедительнее, чем эмоциональные, патриотические заявления Ломоносова»[129].

В 2005 г., когда юбилейные конференции и семинары, посвященные 300-летию со дня рождения Миллера, проходили и в России, и в Германии, на одной из них выступил немецкий ученый П.Хофманн, специально остановившийся на дискуссии 1749-1750 годов. По его словам, Миллер выбрал тему доклада, «которая до этого прямо никогда не ставилась... Некоторую предварительную работу в этом направлении проделал ранее академик Г.З. Байер на основании скандинавских источников, к которым Миллер добавил сведения из латинских, византийских и немецких источников, присоединив к ним еще и Летопись Нестора». И автор, подчеркивая, что доклад Миллера, демонстрировавший его эрудицию и образование, был бы вскоре забыт, проводит мысль, что сие не произошло лишь благодаря Ломоносову, которому было поручено его рецензировать.

Ссылаясь на Э.П. Карпеева, отмечавшего в 2005 г., что у Ломоносова никакого раздражения не вызвала, при рецензировании «Истории Российской» Татищева, статья Байера «О варягах», включенная им в свой труд, Хофманн считает, что, «по-видимому, Ломоносов в январе 1749 г. еще не имел ясного представления об истории Древней Руси, которой был посвящен первый том сочинения Татищева». Далее он утверждает, что на дискуссии, «которая сказалась на Миллере очень тяжело», «в основном обсуждались политические аспекты проблемы. Миллеру ставили в вину, что он недостаточно защищал честь России; он же этих обвинений не мог понять и пытался отстоять свою точку зрения только научными аргументами». И главную роль, конечно, в обсуждении речи Миллера играл Ломоносов, для которого, по заключению немецкого историка, «наиболее значительными были патриотически-политические соображения, перед которыми детали всегда отступали на второй план». Причем «Миллер так и не понял, что его неуспех состоял не в том, что та или иная деталь в его высказываниях не была правильной, главное неприятие вызвали способ и метод изложения им материала».

По мнению Хофманна, в науке не исследовалось, «что в полемике Миллера с Ломоносовым встретились два принципиально различных взгляда на исторические исследования». И что если Миллер «в своей работе строго придерживался исторических источников...», то «в противоположность ему позиция Ломоносова определялась его патриотическо-политическими взглядами. Он полагал, что историк в своей научной работе должен исходить из политических потребностей своего времени». Хофманн, поставив вопрос, был ли «норманистом» Миллер и был ли «антинорманистом» Ломоносов, приходит к выводу, «что до сих пор как "норманизм" Миллера, так и "антинорманизм" Ломоносова в литературе носит аподиктическую форму и остается недоказанным»[130].