Варяго-Русский вопрос в историографии

И совсем уж напрасно Карпеев записывает Татищева в союзники Байера, говоря, что его выводам о норманстве варягов доверял «первый серьезный отечественный историк В.Н.Татищев...» (как и у Каменского, Ломоносову противопоставлен Татищев). Тем, кто студентом изучал историографию истории России, прекрасно известно, что первый русский историк Татищев первым же оспорил выводы Байера о норманстве варягов и утверждал о выходе их предводителя Рюрика «не из Швеции, ни Норвегии, но из Финляндии...» («что финские князья неколико времени Русью владели и Рюрик от оных»), Ломоносову, рецензировавшему труд Татищева, совершенно незачем было, на чем специально заострял внимание Карпеев (а эту деталь уловил вышеупомянутый Хофманн, заключив, что, «по-видимому, Ломоносов в январе 1749 г. еще не имел ясного представления об истории Древней Руси...»), «обмолвиться» хотя бы словом против статьи Байера «О варягах», включенной в «Историю Российскою» в качестве 32 главы под названием «Автора Феофила Сигефра Беера о варягах» (что и было воспринято норманистом Карпеевым за свидетельство доверия ее автора к норманизму Байера).

Ибо Татищев, во-первых, поместил к ней несколько страниц возражений («Изъяснение на 32 главу»), а, во-вторых, свое видение проблемы этноса варяжской руси, не имеющего ничего общего с норманской теорией, он изложил перед этим в 31 главе «Варяги, какой народ и где был». Так что не было причин у антинорманиста Ломоносова чему-то учить антинорманиста Татищева, да и статью Байера «De Varagis» («О варягах»), опубликованную в 1735 г. IV томе «Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae» («Комментарии императорской Петербургской Академии наук»), он знал, прекрасно владея латинским языком, в оригинале, а не в русском переводе, данным Татищевым, о чем говорят его ссылки во время дискуссии[174].

Распалившемуся же гневом по отношению к Ломоносову Романовскому, утверждающему, что «его имя сохранилось лишь в истории нашей национальной науки. История же мировой науки вполне может обойтись без него», следует знать, что история мировой науки не обошлась без Ломоносова (он, как уже говорилось выше, является основателем таких наук, как физическая химия и экономическая география) и что современная ему мировая наука смотрела на него совершенно иначе, чем это делает сейчас «непредвзятый» ученый россиянин Романовский. Для этого достаточно ознакомиться с решением Шведской королевской академии наук, где сказано, что «химии профессор Михайло Ломоносов давно уже преименитыми в ученом свете по знаниям заслугами славное приобрел имя, и ныне науки, паче же всех физические, с таким рачением и успехами поправляет и изъясняет, что королевская Шведская академия наук к чести и к пользе своей рассудила с сим отменитым мужем вступить в теснейшее сообщество. И того ради Шведская королевская академия наук за благо изобрела славного сего г. Ломоносова присоединить в свое сообщество и сим писанием дружелюбно его приветствовать, дабы яко член соединенный королевской Шведской академии, уже как своей, взаимное подавал вспоможение».

И это не единственное такого рода заключение тех лет. Как вспоминал в конце жизни Ломоносов, Шумахер, желая отнять у него Химическую лабораторию и «от профессорства отлучить», «умыслил... и асессора Теплова пригласил, чтобы мои, апробованные уже диссертации в общем Академическом собрании послать в Берлин, к профессору Ейлеру конечно с тем, чтобы их он охулил...». 7 июля 1747 г. Канцелярия приняла решение послать предоставленные Ломоносовым для публикации в «Commentarii Academiae Scientiarum Imperialis Petropolitanae» диссертации «Физические размышления о причинах теплоты и холода» и «О действии растворителей на растворяемые тела» «к почетным Академии членам Эйлеру, Бернулию и к другим, какое об оных мнение дадут и можно ли оные напечатать, ибо о сем деле из здешних профессоров ни один основательно рассудить довольно не в состоянии». Но Эйлер не оправдал надежд Шумахера. В ноябре 1747 г. он сообщал президенту Академии наук Разумовскому: «Я чрезвычайно восхищен, что эти диссертации по большей части столь превосходны, что Комментарии императорской Академии станут многим более значительны и интересны, чем труды других Академий».