В отличие от летчиков перелетевшего на Борнхольм полка, которые, сев, ощутили ногами твердую землю, приземлившихся на палубу "Чапаева" ожидало еще два дня морской качки и страха перед таящимися в глубине подлодками. В принципе, все были согласны с тем, что операция оказалась чрезвычайно выгодной в военном отношении и полезной для флота, но у многих пилотов авиагруппы она отняла как минимум год жизни. На земле, закончив к вечеру вылеты, летчик, при нормальной ситуации на фронте, мог быть уверен, что в столовой он увидит подавальщиц, на столе - скатерти и привычные сто грамм, чуть позже - кино или танцы. А потом - сон до рассвета, прерываемый только вскрикиваниями воюющего во сне соседа по комнате. В море из вышеперечисленного не было ни танцев, ни девушек, но зато каждое стукнувшее в борт бревно казалось миной, кружащие над горизонтом чайки пикировщиками, а ночью каждый представлял злобного немецкого подводника, с криком "О-о-о! Колоссаль!" прицеливающегося в их борт.
Эскадра вернулась в Кронштадт 9 октября, и без каких-либо приключений. На следующий же день крейсера снова ушли в море, оставив почувствовавших себя морскими волками летунов "Чапаева" в сотый раз отрабатывать ставшие уже рутинными техники групповых взлетов и посадок, наведение по радиолокации, перехваты и морскую навигацию. Новые корабли были доведены до полной готовности, стрельбы проводили через день, тревоги - ежедневно. К 12-му все три корабля по очереди ("Чапаев" - последний) поменяли на заводе выгоревшие лейнеры стволов орудий, и с этого времени стрельбы почти прекратились, хотя артиллерийские учения на станках и в башнях "без выстрела" продолжали проводиться. Кузнецов, опять побывавший в Кронштадте, отчитался в Ставке о полностью выполненной кораблями программе индивидуальных действий и действий в составе эскадры.
- Товарищ Кузнецов, - поинтересовался Сталин. - Вот вы нам говорите: Левченко, Левченко... Вы уже решили, что это будет именно Левченко, кто примет командование эскадрой?
- Да, товарищ Сталин, - несколько удивленно ответил остановленный на полуслове нарком.
- Почему же?
- Ну... Гордей Иванович получил опыт командования эскадрой, включающий линкор, при переходе "Архангельска", блестяще отработал учения с нашим линкором и линейным крейсером, ходил на Бронхольм... Я считаю, больше ни у кого такого опыта нет, так что его я и прочил в командующие. Вы возражаете, товарищ Сталин?
- Да нет, почему же... - Верховный легко махнул рукой. - Я просто подумал: Москаленко, Осадченко, Левченко... Интересная компания получается.
- Вы имеете в виду, что двое из трех командиров новых кораблей украинцы?
Сталин вопросительно посмотрел на Кузнецова, как бы удивленный вопросом. Что это, мол, вы, товарищ адмирал флота, разве не являетесь пролетарским интернационалистом?
- Черноморский флот, без сомнения, являлся лучшим по боевой подготовке перед войной. В нем служило и служит немало украинцев. И понятно, многие командиры с Черноморского достигли высоких должностей. Но Левченко действительно лучшая кандидатура для эскадры...
- А что вы скажете по поводу адмирала Трибуца? - жестко спросил Сталин.
- Вице-адмирал Трибуц находится вполне на своем месте, - немедленно отозвался Кузнецов. - Но против назначения его командующим эскадрой я буду возражать.
- Объясните, - Сталин сказал это с удовольствием, такие моменты он любил.
- Некоторые черты характера нынешнего командующего Балтфлотом напоминают мне печальной памяти Рожественского, - Кузнецов рисковал, но он говорил честно. - Такой человек прекрасно подходит для командования флотом, который действует из своих баз и под контролем высшего руководства. Но если поставить его на эскадру, то Трибуц героически поведет ее на врага и с чувством исполненного долга отрапортует, что эскадра погибла, но не сдалась. Мне это не нужно.
- Интересно...
- Да, товарищ Сталин, мне не нужно, чтобы эскадра героически погибла за Родину. Мне нужно, чтобы ее противники погибли за свою родину. Я продолжаю настаивать на кандидатуре Левченко.
- А был ли адмирал Левченко в морском бою? Уверены ли вы, что он поведет себя правильно? - Верховный, пользуясь привычными оборотами, накладывал личную ответственность на каждого подчиненного.
Кузнецов усмехнулся.
- В морском бою из всех нас были только два человека: я и Лев Михайлович Галлер*. [Заместитель наркома ВМФ, автор программы "Большого Океанского флота". После Победы был репрессирован по "Делу адмиралов" и умер в тюрьме.] Больше никто и никогда в бою из адмиралов не был...
- Про вас я помню, в Испании, - кивнул Сталин. - А Галлер?
- Старшим офицером на "Славе" в Моонзундской операции.
- Да, и это я тоже помню, - Сталин кивнул еще раз. - И больше никто?
- Больше никто. Лев Михайлович уже старый человек, а вот если бы вы разрешили мне...
- Не разрешу.
Кузнецов даже не успел обрадоваться внезапно появившейся возможности.