Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

– Да уж, не повезло мужику: столько всего пережить и вляпаться в трос.

– Виновных нашли?

– Как уж ведется, – развел руками Покрышев. – Виновных или не виновных, но крайних точно нашли. Тросы не поменяли вовремя, волокна на изломах посеклись и оттопырились, вот и заклинило…

– Почему не поменяли?

– Пять дней в море потому что! И по шесть десятков взлетов-перехватов-посадок на каждого. Просто не успели! А там любой мог быть, любой!

Покрышев выругался и со злобой пнул ногой камешек, неведомо откуда занесенный на бетонную посадочную полосу, где стоял маршальский Ли-2.

Новиков провел в Питере всего час, разговаривая со злым полковником, носящим теперь темную морскую форму, и почти все это время Покрышев был мрачен. Все-таки «чапаевская» авиагруппа была очень необычным подразделением, и проблем с ее подготовкой и обеспечением возникало куда больше, чем с родным полком. Но теперь Покрышев не променял бы ее ни на что – слишком много значило уже сделанное.

Так и не успокоенный, главмаршал улетел в Москву – вновь к проблемам с Ленинградским и 3-м Белорусским фронтами, с нехваткой обстрелянных пилотов для формирующихся частей ПВО, с нежеланием командиров отдавать хороших летчиков, с дефицитом высотных двигателей, с плохим кислородным оборудованием и массой других неотложных дел, поглощающих его целиком. И к мыслям о том, решатся союзники на войну или нет. Решится ли Сталин на противостояние им, хватит ли у него нервов не уступить, и хватит ли им всем потом сил – держаться, держаться, держаться…

Покрышев остался. Шустрая машина с курносым молодым шофером, украдкой поглядывавшим на полковника в новенькой морской форме, мчалась по обсаженному облетающими липами шоссе – ровному, чистому, полого поднимающемуся вдоль склона, где маячили зеленые купола обсерватории.

Через полтора часа они добрались до Красногвардейска, до сих пор сохранившего военный вид, и, промчавшись по усыпанным желтыми листьями пыльным окраинным улицам, снова вылетели на хорошую асфальтовую дорогу. Дорога вывела к желтым зданиям служб старой Офицерской воздухоплавательной школы.

Полковничий «як» стоял на поле, уже полностью заправленный. Механик, вытирая руки промасленной тряпкой, радостно улыбнулся хмурому Покрышеву, затем принял фуражку и помог натянуть парашют. Тот, не выдержав, тоже чуть улыбнулся. Над Красногвардейском стояла отличная для сентября погода, было даже еще достаточно тепло. В такую погоду ругаться не хотелось, хотелось блаженно, по-кошачьи, щуриться на солнце.

Истребитель, поднимая клубы пыли, разбежался по полосе и рывком ушел в небо. До Кронштадта было рукой подать, и полковник не успел даже сполна насладиться ощущением свободного полета, не стесненного непрерывным напряженным ожиданием возможной схватки. Ветер из приоткрытого фонаря обвевал лицо, дышалось полно и хорошо.

Крепость, по сравнению с парками Красногвардейска, выглядела пыльной и серой. По улицам ходили патрули, придиравшиеся к козыряющим морякам, изредка проезжали грузовики, крытые потертым брезентом. Морской город, потрепанный войной, но не потерявший строгой мужской красоты.

Кое-где на улице звучал смех, иногда мимо проходили пары – немногочисленные гражданские девушки, пользуясь последними крохами позднего бабьего лета, донашивали цветные платья. Радость удаленного от войны города. Двое молодых старшин, неспешно проходя мимо Покрышева, жизнерадостно заржали над окончанием какого-то анекдота. «Колись, селедка…» – успел услышать полковник утонувший в хохоте конец фразы, прежде чем моряки, морщась, чтобы не расхохотаться в лицо старшему офицеру, четко откозыряли ему и прошли мимо.

Покачав головой в молчаливом одобрении и немного удивляясь себе, он свернул на неширокую улицу, прямым лучом уходящую от аэродромного района туда, где в створе домов блестело море.

Ему не хотелось сейчас думать о закованном в гипсовый панцирь пилоте, который, скорее всего, никогда уже не увидит солнце вровень с собой. Это была не такая уж плохая судьба – много лучше, чем у сотен безвестных сержантов и младших лейтенантов, без всякой славы сгоревших в своих машинах за три с половиной года войны. И уж точно лучше, чем у пехоты, закапываемой в братские могилы, как грибы растущие при каждом перемещении фронта на пять-десять километров к западу. А если к востоку, то бросаемых вообще без всяких могил – на поругание врагам, на съедение воронам.

Пилоты бились и будут биться. Каким бы хорошим летчиком ты ни был, все равно случайность или собственная невнимательность может настичь тебя в любую минуту.