Вариант дракона

Институт располагался недалеко от Белого дома, и все события осени 1993 года происходили у нас на глазах. Мы с Сухаревым даже заходили к защитникам Белого дома, и я видел: никакой повальной пьянки, никакой оголтелой митинговщины там не было. Напротив, было много интеллигентных лиц.

Через несколько дней с моста по Белому дому, в упор, ударили танки. Засвистели пули. Это был не фарс с ГКЧП. Ельцин по отношению к своим оппонентам вел себя гораздо "решительнее", чужих жизней не жалел. Шальные пули залетали даже к нам, на Вторую Звенигородскую улицу. Когда в воздухе засвистел свинец, я приказал сотрудникам разъехаться по домам: оставаться на работе было рискованно.

Горькие те были дни. Дни октября 1993 года...

Институту удалось много сделать. Мы создали концепцию реформирования прокуратуры в переходный период, доказали, что прокуратура не может быть служанкой исполнителей власти, не должна подвергаться резкой переделке особенно в стремительно короткие сроки, такие революционные опыты никогда ни к чему хорошему не приводили, государство могло очутиться в неправовом поле. Прокуратура в основе должна быть такой, какой ее создал Петр Первый независимым органом высшего надзора - с универсальными функциями. Мы сумели защитить прокуратуру в тот период, когда ее предлагали радикально реформировать, а по сути - уничтожить. Была подготовлена концепция защиты от натиска разных горе-ученых. Они собирались причесать прокуратуру по западному типу. Я имею в виду покойного, - хотя он в общем-то был толковый ученый и в конце жизни начал понимать, что в части своих взглядов на прокуратуру зашел в тупик, - Валерия Михайловича Савицкого, Игоря Леонидовича Петрухина, Бориса Алексеевича Золотухина, Анатолия Александровича Собчака. Они хотели сделать прокуратуру придатком либо судебной системы, либо исполнительной власти.

Не удалось - и слава Богу! Считаю, что в этом есть моя немалая личная заслуга.

Сумели мы подготовить и новый закон о прокуратуре. Прекрасные были те годы. Прошли в работе, в борьбе. Со Степанковым работалось легко, а вот с Ильюшенко трудно.

Когда Ильюшенко пришел в Генеральную прокуратуру, там даже воздух сделался иным. Он не сумел сработаться с коллективом. В Генпрокуратуре его не любили за грубость, он не считался с людьми, не учитывал чужого мнения, стиль его работы был силовым.

Что же касается меня, то я работал не на Ильюшенко, - работал на всю прокуратуру, и на Ильюшенко, на его выходки и грубость старался не обращать внимания.

Очень скоро стало понятно, что Ильюшенко находится не на своем месте. Недаром Совет Федерации несколько раз подряд прокатывал его: Ильюшенко был не тем человеком, который имел право занимать должность Генерального прокурора России...

Летом 1995 года я приехал в отпуск в Улан-Удэ. Забрался на Байкал. Погода была великолепная, отдых - тоже. Байкал вообще обладает способностью счищать с человека всякую грязь, удаляет накипь с души.

Неожиданно позвонил Геннадий Семенович Пономарев - бывший прокурор Москвы. Разговор, который он начал, был для меня совершенно неожиданным. Он сказал:

- Юрий Ильич, как вы посмотрите, если ваша кандидатура будет рассматриваться на пост Генерального прокурора России?

- Это серьезно?

- Серьезно.

Отношения с Пономаревым у меня были самые добрые, поэтому я понял предложение действительно серьезное, и вообще Пономарев не из тех людей, которые могут разыгрывать какие-то карты, блефовать и тем более - плести дворцовые интриги.

Я поблагодарил Геннадия Семеновича, сказал, что подумаю. Посоветуюсь с родными.

Посоветовался. С тестем Дмитрием Михайловичем, с тещей, с женой. Жена была категорически против.

- Начнут тебя полоскать, как сейчас полощут Ильюшенко, - сказала она. - Будто грязное белье в тазу.

Но я-то знал, что я - не Ильюшенко. И жена это знала. И тесть с тещей...

Тесть, тот высказался однозначно:

- Если чувствуешь в себе силы - берись! Работа для страны очень нужная. Главное, чтобы тебя окружали порядочные люди.

Когда Пономарев позвонил мне во второй раз, я сказал, что готов обсуждать этот вопрос и вообще категорически от этого предложения не отказываюсь.

Вскоре отпуск подошел к концу, я вернулся в Москву. Некоторое время было тихо, никто обо мне не вспоминал, а в конце августа мне вновь позвонил Пономарев:

- С вами хочет встретиться один человек.