– Вот это и стараюсь сейчас сообразить. Не помню даже – здесь или за границей где-нибудь… Понимаете – ощущение непривычное: лицо его мне ничего не говорит. Но вот вазомоторика… Походка, манера поворачивать голову, наклонять ее при разговоре к правому плечу, в неподвижности – этак покручивать правой ногой, словно шейк танцует – был в старину такой танец… Это все, клянусь, где-то было уже видено.
– Взгляд, голос?
– Голоса такого я раньше не слышал, но он, может быть, и скорректирован.
– Запись анализировали?
– Послал, сейчас этим занимаются. Дело ведь не в моем интересе: знать бы – от какой он службы, легче было бы понять, чего бояться: у всех нас – свои почерки.
– Ладно, – сказал я, чтобы не тратить больше времени. – Меня, если понадобится, ищите около него.
– Вас понял.
Я поднялся на второй этаж. Здесь было более людно; большинство участников предпочитало почему-то именно этот холл, хотя отсюда был выход к задним рядам амфитеатра, а люди, как мне казалось, должны бы стремиться занять места поближе к сцене. Что это, подумал я? Осознанное – или инстинктивное ощущение того, что нечто может произойти? Массовый инстинкт? Да нет, – тут же сам себе возразил я. – Искали ведь заряд, а народ у нас опытный – сообразили, что ведь можно и не найти, камуфлет может и сработать, а если грохнет, то чем дальше от сцены, тем безопаснее. Конечно, силой тут никто никого не удерживал – однако желание приобщиться к Истории оказалось, видимо, сильнее страха.
Его я увидел почти сразу и, не скрываясь, направился к нему. Он тоже заметил меня и, когда я приблизился, доброжелательно кивнул и улыбнулся.
– Вижу вас нынче в печальном одиночестве, – констатировал он. – Ну как пишется?
– Контора пишет, – сказал я безразличным тоном человека, уставшего от всего на свете.
– На то она и есть контора. Кстати, а о замысле покушения вы уже сообщили в ваш журнал?
– Что вы имеете в виду?
Он усмехнулся:
– Слухом мир полнится. Я не вижу сегодня здесь одного из нас, членов руководства партии – от ее зарубежной секции; вы понимаете, кого я имею в виду. Так вот я слышал, что он оказался заслан антиисламскими кругами Востока, но его раскрыли и взяли.
Я огляделся:
– И в самом деле, его нет. До меня эта новость, честно говоря, еще не дошла. У вас есть какие-то подробности?
– Ну откуда же. Это ведь наверняка идет по разряду секретной информации. Наша партия – не правительственная организация. До нас все доходит в последнюю очередь. А вот вы должны быть в курсе.
– Ну, – усмехнулся я, – западных журналистов тут тоже не стремятся информировать в первую очередь.
– Понимаю, понимаю…
Во время трепа я мысленно восхищался им: человек этот должен был понимать, что ходит по лезвию ножа, если уж его напарник был схвачен; может быть, впрочем, тот должен был покончить с собой, но ведь не всегда срабатывает средство – или характер. И тем не менее держался он совершенно естественно; только правая нога его никак не успокаивалась, исполняя очень сдержанный шейк.
– А что вы здесь? – спросил я. – Вам же, как одному из главных, придется, я думаю, сидеть вместе с сотоварищами в президиуме?
Он ответил мне то, что и без него кому-кому, а мне-то было хорошо известно.
– Не на сцене, – сказал он. – В первом ряду. Мы единогласно решили, что находиться в торжественный миг на одном уровне с Претендентом нам, так сказать, невместно. Мы будем в партере. Хотя с балкона бывает куда лучше видно. Будь моя воля, я смотрел бы с балкона.
Это было уже и вовсе нахально. Сукин сын.
– Интересно, а Президент почтит?..
Он пожал плечами:
– Президент, как вы знаете, в нашей партии не состоит, хотя к идеям ее относится сочувственно. Уж он-то понимает значение личной власти для России: как-никак, пробыл два срока. Но ведь и он выдвинут в претенденты – хотя, думается, жест несерьезный: рядом с двумя Романовыми у него практически никаких шансов. Вы, может быть, заметили, что и плакатов в пользу нынешнего президента почти не видно?
Я вспомнил Европейский вокзал и свои проезды по улицам и кивнул.
– Разумеется, – согласился я. – Вот если бы Романовых не было на сцене…
– Ну, – сказал он, – как бы их могло не быть?
– Я неточно выразился. Имелось в виду – если бы оба они вдруг выбыли, сошли с дорожки.
– Это маловероятно, – протянул он таким тоном, словно речь шла о пустяках. После маленькой паузы повторил: – Очень, очень маловероятно. Практически таких шансов нет.
Он сказал – шансов, – отметил я про себя. – Любопытно. Весьма.
– Ну а вы? – спросил он в свою очередь. – Тоже, наверное, займете местечко поближе?
Я похлопал пальцами по своему цифровому «Никкону»:
– У меня хорошая камера. И широкоугольник. Так что мне выгоднее находиться подальше – и повыше. Может быть, даже залезу на балкон. Самый лучший обзор; тем более что там народу будет, я надеюсь, немного.
– Разумно, – кивнул он. – Ну что же – пора мне, пожалуй, спуститься вниз.
Время усаживаться.
– Может быть, встретимся после закрытия? – предложил я. – Хотелось бы задать вам еще несколько вопросов.
– Отчего же нет, – согласился он. – С удовольствием.