Алексѣй Александровичъ сѣлъ къ столу, досталъ бумаги и хотѣлъ тотчасъ, такъ какъ оставалось еще два часа до обѣда, писать ей. Но что писать? Онъ всталъ, перекрестился и прочелъ[1324]
«Отче нашъ». Опять сѣлъ и началъ: «Бывшій другъ и жена моя Анна», потомъ замаралъ. «Нѣтъ, изложу прямо, на черно дѣло». Онъ началъ:[1325] «Я желалъ и желаю однаго…» «Нѣтъ, не о себѣ. А изложить самую исторію дѣла». «Когда я въ первый разъ услыхалъ отъ васъ, – онъ поправилъПроводивъ княгиню Бетси до кареты и еще разъ поцѣловавъ ея ручку выше перчатки и навравъ ей такого неприличнаго вздора, что она уже не знала, сердиться ли ей или смѣяться, Степанъ Аркадьичъ вернулся въ спальню и засталъ Анну въ слезахъ. Но личность Степана Аркадьича, и на всѣхъ дѣйствовавшая, какъ миндальное масло, смягчающе и успокоительно, подѣйствовала успокоительно и на Анну. Она разсказала ему все и призналась въ томъ, что она меньше чѣмъ когда нибудь чувствуетъ себя въ силахъ переносить видъ мужа.
– Я слыхала, что женщины любятъ людей даже за ихъ пороки, но я ненавижу его за его добродѣтели. Я не могу жить съ нимъ. Его видъ физически дѣйствуетъ на меня, я выхожу изъ себя. Кончено, я погубила себя.
– Отчего же? – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, – я не вижу. По моему, ваше положеніе
– Не говори, не говори, это ужасно бы было надѣяться.
– Напротивъ, надѣйся.
И, успокоивъ сестру, Степанъ Аркадьичъ пошелъ къ зятю.
Степанъ Аркадьичъ[1326]
съ нѣкоторой степенностью, съ тѣмъ лицомъ, съ которымъ онъ садился на свое кресло въ томъ мѣстѣ, гдѣ служилъ, вошелъ въ кабинетъ Алексѣя Александровича. Алексѣй Александровичъ все еще ходилъ по комнатѣ.– Я не мѣшаю тебѣ, Алексѣй?
Онъ сѣлъ покойно и досталъ папиросу.
– Нѣтъ. Тебѣ нужно что нибудь?
– Да, мнѣ нужно поговорить. Мнѣ или никому. Ты позволишь мнѣ говорить откровенно? И повѣрь, что я ни на той, ни на другой сторонѣ.
Алексѣй Александровичъ остановился.
– Говори.
– Алексѣй, ты согласись, что въ этомъ положенiи оставаться невозможно.
Алексѣй Александровичъ, не отвѣчая, быстрыми шагами подошелъ къ столу, взялъ письмо и показалъ шурину.
– Я хотѣлъ написать ей.
– А, ну такъ я очень радъ, что нахожу тебя подготовленнымъ; мое дѣло облегчается много. Ты согласенъ, что положеніе невозможно, такъ чтоже тебѣ мѣшаетъ разорвать его?[1327]
– Да то, что я не вижу, не вижу, – Алексѣй Александровичъ сдѣлалъ непривычный жестъ руками передъ глазами, – не вижу никакого возможнаго выхода.
– Отчего? – сказалъ, вставая и оживляясь, Степанъ Аркадьичъ. – Напротивъ, если ты хочешь разорвать отношенія съ женой или ты убѣдился въ томъ, что вы не можете сдѣлать взаимное счастье.
– Ну да, нѣтъ; но, положимъ, я на все согласенъ, я ничего не хочу.
– Тогда это очень просто, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ съ улыбкой твердой, спокойной, какъ бы недоумѣвая, что можетъ быть въ такомъ случаѣ непріятнаго. Напротивъ, ничего, кромѣ очень пріятнаго.
И красивая, добрая улыбка была такъ убѣдительна, что невольно Алексѣй Александровичъ, чувствуя свою слабость, подчинился ей и повѣрилъ, что это просто.
– Это очень просто, – повторилъ Степанъ Аркадьичъ и началъ излагать дѣло въ томъ смыслѣ, что по какимъ бы то ни было обстоятельствамъ супруги, нашедшіе, что жизнь для нихъ невозможна вмѣстѣ, должны развестись. Что при разводѣ есть только одно соображеніе: желаетъ ли одинъ изъ супруговъ вступить въ другой бракъ. Если нѣтъ…
– Ну, такъ чего же, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, когда Алексѣй Александровичъ, сморщившись отъ волненія, проговорилъ, что, само собой разумѣется, онъ никогда не вступитъ и не желаетъ вступить въ другой бракъ.
– Ну, такъ въ чемъ же дѣло? <Какъ ни тяжело мнѣ, брату, говорить это, ты знаешь, что Анна имѣетъ привязанность, и эта привязанность и есть причина вашего разлада. Ну, что же ты хочешь? Чтобы она незаконно жила съ нимъ и дѣти..
Алексѣй Александровичъ перебилъ его, замахавъ отрицательно руками.>