Варианты Морозова. Стеклянная стена

И Зимин повторил, что вечером они едут к Рымкевичу, от этого зависит твоя карьера, Константин Петрович. Впрочем, о карьере можно было бы и не говорить. Морозов и без этого все понимает.

— Нет, Сергей Максимович, не поеду, — сказал Морозов. — Я должен идти со второй сменой. Не могу.

— Ну, даешь! — изумленно воскликнул Зимин.

— Не могу, — повторил Морозов.

Он почувствовал радость нравственного поступка. Он отрекался от желания мстить. Оно было сродни чувству страха, и, освободившись от него, Константин испытал то, что испытывают, глядя в ночное море, — мгновение вечности.

Он прощал, идя наперекор застарелой огромной силе, которая прочно владела им, как закон, и которая отступила перед жаждой иного, нового закона.

Если бы этим решением заканчивалось все старое, то как просто можно было бы стартовать на чистом новом пути!

Но ничего не заканчивалось и ничего не начиналось. Месть и прощение, безусловная подчиненность начальнику и личная свобода, порыв честолюбия и надежда сохранить душу чистой — все это, как и десятки других взаимоисключающих противоречий, командовало на этом старте, где в воздухе реял транспарант: «Выигрывает сильнейший, а не лучший».

Поэтому, чтобы действительно отказаться от поездки к Рымкевичу, требовалось совершенно освободиться от зависимости. А как он мог? Разве трудно было предположить, что Зимин способен взять назад обещание помочь участку? Или блокировать все распоряжения Константина? Нет, Морозов вполне допускал такой поворот.

Чтобы не поддаться искушению, он встал, с сильным пристуком подавая стул к столу, и хотел уйти.

— Меня ждут. Вторая смена, наверное, в сборе.

— Ничего, — лукаво сказал Зимин. — Не беги, не беги…

— Да я не бегу! — возразил Морозов и напряженно улыбнулся.

— Ну вот и не беги, — Зимин тоже встал.

«Какой он маленький», — неожиданно отметил Морозов короткий рост Зимина.

Именно сейчас Константину показалось, что начальник шахты недолюбливает всех, кто выше его хоть на два сантиметра.

А Зимин, глядя на Константина, думал: «Пора ему понять, что он играет в моей команде, а не я — в его. Он хочет пойти к Рымкевичу один. Это против всяких правил!»

Однако, несмотря на столь неприличную уловку Морозова, Зимин оставался спокойным. У него было несколько вариантов ответного хода, и простых сильнодействующих, как, например, угроза, и тонких дипломатичных, как откровенность.

— Я хочу дать тебе совет, — сказал Зимин. — В твоем возрасте юнец становится мужиком, добивается первых побед. А я знаю, что такое первая победа! Это чистейший спирт. Тебе кажется, что ты трезвый, но ты хуже пьяного. Ты пренебрегаешь мелочами, ты презираешь неудачников и с вызовом смотришь на своих начальников. Когда я получил орден, я наделал столько ошибок, что стыдно вспоминать. А всего-то и надо было понять одно: правила игры придуманы до меня.

Зимин покачал головой:

— Слышь, Костя! Я потребовал, чтобы в мою участковую нарядную поставили телевизор. Самое смешное, мне его поставили!

И он с гордостью усмехнулся.

Морозов слышал об этой истории еще от Бессмертенко, но тот вспомнил ее, когда был сильно зол на Зимина, когда ему нужно было подчеркнуть его никчемность.

— Надо было видеть, как его несли! — продолжал Зимин. — Как гроб!.. И тогда пошло — дескать, Зимин зарывается, Зимин — Наполеон, Зимин не считается с товарищами. Телевизор — мелочь, а что из-за него пошло? Это, Костя, жизнь. Нас окружают люди. А в молодости нам кажется, что сегодня вокруг нас одни, а завтра будут другие, так что можно не обращать на них внимания. Вот где ошибка! Те же самые будут и сегодня и завтра. Понял, о чем я говорю?

Зимин подошел к Морозову, взял его под руку и подвел к окну.

Он сел на подоконник и сказал:

— Садись-ка, мой юный друг.

Морозову сделалось неловко. Он ждал жесткого разговора, связанного с угрозами, который был бы в духе их прежних отношений и который, как ни странно, не мог бы заставить Константина уступить. Но вышло иначе. А мягкость толкала на ответную уступчивость.

В кабинет вошел кадровик Пелехов.

— Разрешите? — спросил он, вытянувшись по-военному.

— Я занят! Подождите! — резко ответил Зимин.

Пелехов кивнул седой головой и удалился, неслышно прикрыв двери. На мгновение Морозов как будто увидел себя чужими глазами и понял, что ему неловко одалживаться у Зимина этим мягким обхождением.

Он не догадывался, что за мягкостью стоит прием столь простой, как и угроза.

— Мне надо идти, — напомнил Константин. — Тимохин без меня не будет проводить наряд. В пласте идет прослойка…

— Хе-хе-хе! — насмешливо сказал Зимин. — Давай прямо — ты не хочешь, чтобы я шел с тобой к Рымкевичу? С твоей стороны это не по-товарищески. Чем помешает несчастный неудачник Зимин? Наоборот, может и пригодиться. — Он толкнул плечом в плечо Морозова и продолжал в прежнем тоне дружеской иронии: — Или хочешь взять свой телевизор?

— Ну и жизнь у вас, — посочувствовал Морозов. — Тайны мадридского двора. Везде чудятся интриги.

— А ты думал!

— А если вы ошибаетесь и мне наплевать на телевизор?

— То есть как? — улыбнулся Зимин.