Варианты Морозова. Стеклянная стена

Все молчали и не глядели друг на друга. Морозов давно заметил, что даже в начале смены, когда шахтеры ждут клеть и спешат заскочить в нее первыми, шумят и шутят, но вдруг умолкают при спуске.

У рудничного двора Морозов расстался с попутчиками.

На рельсах стояли груженые и порожние составы, надо было похлопотать о своем деле. Уже наверняка действовало распоряжение диспетчера, но Морозов решил, что береженого бог бережет, и на всякий случай разыскал десятника. После того как мотор сегодня бесследно исчез в подземных лабиринтах, от транспортников можно было ждать повторного фокуса. Лучше было задержаться и проверить.

Он увидел на вспомогательном штреке порожний состав, на бортах которого над затертыми подписями стояло обозначение родного «2 уч.».

Десятник, слесарь и машинист электровоза сидели в каморке на покрытой ватниками скамье и врали друг другу о необыкновенных достоинствах местной футбольной команды. Появление постороннего помешало им, они встали, настороженно глядя на Морозова, и не знали, чего от него ждать. Где-то за деревянной обшивкой возилась крыса.

— Почему стоит состав для второго? — спросил Константин.

— А, — поняв, кто перед ним, сказал десятник. — Все будет в порядке…

— Акульшина заберут в Киев, я вам говорю! — в сердцах сказал машинист электровоза.

— Акуля не пойдет, — уверенно возразил десятник и обратился к Морозову: — Скажи, зачем ему от нас уходить?

— Потом, потом, — улыбнулся Морозов, глядя в живые маленькие глазки десятника. — Поехали.

— Да где еще он такие деньги найдет! — не унимался десятник. — В команде ставку получает и еще у нас три сотни.

— Откуда ты знаешь? — спросил Морозов.

Футболист Акульшин, по прозвищу Акуля, действительно числился на его участке рабочим очистного забоя. Как-то Константин удивился этому, но Бессмертенко вдруг рассвирепел: «При мне про футболиста не заикайся. Я свою голову берегу». Старик чего-то опасался. Любой ревизор мог с легкой совестью отдать его под суд за финансовые злоупотребления. На участке кроме Акульшина числилась еще одна «мертвая душа», и начальник располагал деньгами, доплачивал шахтерам за сверхурочную работу. Морозов с Тимохиным раз-другой попробовали заговорить со стариком про коллективную ответственность в случае ревизии, но услышали от него: «Ступайте и донесите на меня». Для того чтобы бороться с Бессмертенко, требовалось не мужество, а что-то совсем другое. И этим другим Морозов не обладал. Поэтому все оставалось неизменным и в тайне.

Однако оказалось, что тайны-то давно нет. Рано или поздно об этом должны были узнать и за пределами шахты.

— Откуда я знаю? — переспросил десятник. — Знаю!

Морозов положил руку на плечо машиниста, они вышли из каморки. На электровозе включились фары и загудел мотор. «Старика спасла болезнь», — мелькнуло у Морозова.

— Трогай! — крикнул он машинисту.

Но тот не двигался с места и выжидательно глядел на него.

— Давай! — снова крикнул Морозов.

Состав тронулся. Константин проводил взглядом раскачивающиеся вагонетки, пока они не скрылись из виду.

Нужно было идти пешком. «Орлы» и крушения случались не каждый день, и Морозов не боялся рискованной езды в вагонах: под землей у людей пропадал страх. Время от времени проходили слухи, что на такой-то или такой-то шахте были жертвы, и всех интересовали подробности, но каждый про себя думал одно и то же: «Этого со мной не случится». Предупреждения, уговоры и наказания не могли заставить людей быть слишком осторожными. В первый год работы Константин лишал шахтеров премии, переводил на грошовые унизительные работы и читал им скучные лекции о технике безопасности. Потом бросил.

Он быстро шел по штреку. Через двадцать минут он будет на месте. Ему хотелось скорее увидеть забой, его шаги ускорились. Чуть наклонный штрек, казалось, подталкивал ноги. По земле стлалось летящее желто-белое пятно света. Предчувствие удачи овладело Морозовым, укололо его, как будто луч в темноте.

Когда-то Константин шел степной пустынной дорогой, и идти было далеко, и вечернее солнце, цветущие поля подсолнечника, холмы на горизонте — все было отторгнуто стеной презрения к отцу. Отец был трус, он уехал сюда, в эту деревенскую тишину, не желая доказывать, что он не виноват. Его вина легла на сына, и Константин задыхался от этой вины… Отец и дед ждали его на пасеке. После аварии на шахте Петр Григорьевич Морозов жил целое лето на пасеке, к нему приезжал только дед, а остальных он не желал видеть.

…Морозов услышал стук молотка. Впереди двигались две серые фигуры, он приблизился к ним. Крепильщики заменяли бетонные затяжки в стене штрека. Морозов поздоровался, осветил бугристый изгиб земной толщи и пошел дальше.

Ему казалось, что он нес освобождение и этим двум мужчинам, освобождал их от унижения, которым оскорблял каждого шахтера срыв плана. Морозов не думал о том, что даст многим возможность получить месячную премию, шестьдесят процентов заработка; редко кто думает о награде, когда делает дело.

Под люком в облаке пыли стояла вагонетка. Висевшие по обе стороны люка фонари отражались быстрыми искрами в сыпучем потоке угля.