Варианты Морозова. Стеклянная стена

Однажды Константин и Вера зашли в Старобельский районный музей, и старик заведующий, узнав внука Григория Петровича, отвел их в свой захламленный кабинет и стал хвастливо рассказывать о давних боях. Он был краснолицый, седой. От него кисло пахло винным перегаром. Старик рассказывал о том, что Григорий Петрович никогда не вспоминал. Он показал грамоту, где было написано: «Неустрашимому бойцу Авангарда Пролетарской армии частей Особого Назначения».

Позже, когда Константин учился на первом курсе горного факультета, он заново сочинил услышанную историю и отнес рукопись в областную молодежную газету.

«Они схлестнулись впервые в марте двадцатого года.

Атаман Каменев подкатил к дому на тачанке, спрыгнул на примятый снег, метнулся к двери и замолотил кулаком.

— Откройте! — крикнул он. — Аграновский! Срочный пакет Морозову. Ну, живее! — он стукнул сапогом в дверь.

Командир продотряда Аграновский с керосиновой лампой в руках вышел на крыльцо. В тот же миг три пули, пущенные в упор, погасили поднятую лампу, и Аграновский, забирая пустое пространство руками, рухнул на дощатое крыльцо.

Атаман перешагнул через убитого. В сенях было темно. Он нащупал щеколду, дверь отворилась без скрипа. Прижавшись к стене, Каменев пытался что-либо разглядеть в комнате. Он знал: выстрелы разбудили Морозова.

— Не узнаешь? — крикнул Каменев. — За что брата казнил в Белолуцке, сволочь! Я тебе звезды за него буду резать!

Тяжелый удар по голове сшиб его с ног, и, падая, он наугад выстрелил, прежде чем потерял сознание. Пришел в себя мгновенно. Морозов уже ломал ему руки и сопел в затылок.

— Пу-усти… — прохрипел Каменев.

— А звезды! Кому? — ответил Морозов. — Нет, Васятка! Кончился ты, бандитское отродье.

— Вишневский, Нехорошев, Аграновский, — бросил Каменев, — недаром подохну!

Он изогнулся, перекатился через спину — пуля опалила ему щеку. Он вскочил. Морозов подставил ему ножку. Каменев полетел к окну, вышиб головой стекло. Вторая пуля ударила по руке. Он перевалился, как мертвый, через подоконник, метнулся к плетню, на ходу крича в темноту:

— Стреляй, хлопцы!

Морозов выскочил на крыльцо, споткнулся о труп Аграновского, упал, и над головой пронеслась длинная пулеметная очередь. И Морозов заплакал от злости. Его слезы текли по неостывшему лицу убитого, смешиваясь с кровью.

— Аграновский! — позвал Морозов. — Слышишь, Аграновский! Я не умру, пока не отомщу за тебя.

Он намертво сжимал в правой руке черный револьвер системы «смит-вессон».

Утром в губернскую Чека он отбил телеграмму: «Карта десять верст в дюйме. В районе Черной речки замечена крупная банда. Налет на отделение милиции в Райгородке. Убит компродотряда Аграновский. Начальник милиции Морозов ранен. Преследование не дало результатов».

Вскоре они снова схлестнулись. Морозов организовывал отряды ЧОНа в Старобельском уезде. Каменев примкнул к Махно.

Тяжелым пыльным шляхом шел обоз. Милиционеры и чоновцы изнемогали в седлах. Жаром несло из степи. Степь была враждебной, десятки банд растворились в ее пространствах, и она грозила поглотить и этот почти беззащитный обоз.

Скрипели телеги. Чья-то сильная глотка пробовала запеть «Яблочко», но никто не поддержал. Вилась пыль и опадала на дорогу, на следы коней.

Они не знали, что уже обречены. Они чувствовали усталость, но путь был далек. Они мечтали о женщинах, а война не оставила им времени на любовь и на детей. У них было короткое прошлое и десять часов будущего.

За полдень открылись белые хаты села и колокольня на окраине. Спешились в церковном дворе.

Злобно глядели на них мужики. Молча отдавали мешки с зерном.

Пятеро из охраны обоза забрались на колокольню. Крепки были ее стены из красного кирпича. Один дернул за веревку, ударил колокол, грозно, сумрачно. И полетел звук в окна-бойницы, в чистое поле, где резво скакал одинокий всадник, по неизвестной причине покинувший село.

На закате дня во двор съезжались продармейцы. Вот-вот они оставят это хмурое село. Солнце еще не докатится до того осокоря, как кликнут сбор.

Но тут хлопнул с высоты выстрел, и Морозов крикнул:

— Закрыть ворота! Каменюка!

Сквозь железные прутья ограды просунулись дула винтовок. Клацнули затворы. И отлетели первые вражьи души.

К воротам крадется дьякон, хилый старик, приникает к стенам. Не видят его бойцы.

Новая атака, новый залп. Спокойно держатся хлопцы, и верна у них рука, и ворота держат удары трехдюймовой пушки.

Как молоды они, чтобы сейчас умереть!

Слабые руки дьякона отодвигают засов, и створы поддаются, расширяется проем между ними.

И нет уже времени на жизнь. Кровь на саблях. Двор вырублен. Остаются только пятеро на колокольне.

Морозов покатал на ладони патрон. «Последний».

Они были в церкви и во дворе. Они рвались и сюда, на колокольню. Только крышка люка отделяла осажденных от их пуль.

Морозов оттолкнулся спиной от стропила и выглянул в бойницу. Двор не был виден: мешал зеленый куполок внизу. На взгорбке по-прежнему стояла пушчонка, нацеленная на церковь. За ней горячил воронка Васька Каменев. Далек, недосягаем для пули был он, атаман Каменюка.