Варианты от Ментора

–– Она же ребёнок. Ей общаться надо. А так… Ну, в центре реабилитации, на прогулках редко с кем. От нас же шарахаются как от прокажённых. Пальчики плохо работают. Вот так она текст на компьютере набирает. Переписывается с ребятишками. У неё много виртуальных друзей. Сначала карандашом во рту набирала, но прикус быстро портиться начал. Дед и придумал. И глаза не сильно портятся.

У Ивана перехватило горло от нахлынувших слёз. Он с трудом проглотил этот комок. Сделал вид, что нос зачесался, смахнул слёзы, которые сами выступили в уголках глаз. Ему стало жарко. Оттянул ворот грязной футболки вниз. Анна заметила большие уродливые шрамы на кистях.

–– Ой! Это откуда у вас? Как будто вас пытали.

Она подошла и взяла его руки, поворачивая, рассматривая рубцы.

Ивана как будто током ударило. Стало ещё жарче. Он жадно вблизи рассматривал Анну. Каждую чёрточку лица, изгиб шеи. Щёки, уши запылали у него, как у подростка. Вдыхал её запах.

–– Так отчего такие шрамы? – ещё раз спросила Анна и посмотрела в упор.

Сухость в горле. Ивану захотелось утонуть, раствориться в глазах этой молодой женщины.

–– Да… Случайно… Почти прошло, – сквозь пустыню в горле сумел выдавить из себя он.

–– Я вам дам мазь. На ночь мажьте, быстро пройдёт. Она достала из холодильника початый тюбик мази.

Иван принял. И чуть дольше задержал её ладонь в своей.

Анна зарделась, резко отвернулась и быстро вернулась к плите, что-то помешивать на сковороде.

Зашёл Егорыч.

–– Ну, всё, пошли! – он махнул Ивану.

–– Сидеть! – тихо, но властно приказала Анна отцу. – Покормлю, потом поможете вынести Машу на прогулку, вот тогда и пойдёте. А то сейчас маме позвоню.

Что-то ворча под нос, грозный, но как-то сразу ставший домашним, Егорыч побрёл в ванну.

–– Вот и расти потом на свою голову, а она ещё потом и командует отцом, – бурчал под нос Егорыч.

Анна уже разливала уху по тарелкам. На второе были пельмени с осетром.

Иван и Анна сидели друг напротив друга, отчего-то пунцовые. Не смотрели друг на друга. Егорыч молчал, только исподлобья бросал быстрые тяжёлые взгляды то на дочь, то на своего моториста. Как будто что-то подозревал.

Иван ел быстро. Давился горячей наваристой ухой. Точно также и проглотил пельмени из осетрины. Никогда ничего вкуснее он не ел.

Анна положила себе очень мало еды. Потом быстро всё положила в раковину и, пока мужчины заканчивали трапезу, уже перемыла почти всю посуду.

–– Вы идите, покурите, а я Машу покормлю, – она пошла в комнату.

Егорыч махнул Ивану. Вышли на улицу. Закурили. Капитан зло, прямо в глаза смотрел Ивану.

–– Значится, так, кобелёк московский! Ты свой норов умерь. Ширинку застегни. Был у меня один такой моторист… А потом убежал так, что пятки сверкали. И ни алиментов, ни привета, ни ответа. И плевать ему, как дочь там. Жива или нет! И я не позволю тебе ещё раз мою дочь несчастной сделать. Ещё раз так посмотришь на неё… Или в снова в Москву уматывай и разбирайся со своим делами, или в Енисее утоплю. Понял? Отвечай! В глаза смотри, гад! Жеребчик хренов! За дочь и внучку я зубами грызть буду! Понял?

–– Понял, – кивнул Иван.

–– Ну, раз понял, тогда смотри у меня! – капитан поднёс тяжёлый кулак к лицу Ивана.– Пошли. Поможешь.

Когда снова вошли в квартиру, ребёнок был почти готов к прогулке.

Иван хотел взять инвалидное кресло, но Маша сама протянула к нему ручки.

Он посмотрел на Егорыча, тот кивнул, разрешая ему. Иван поднял на руки девочку. Она, как могла, обхватила шею Ивана и доверчиво прижалась к нему.

Неведомое чувство нежности охватило Ивана. Он понял, что самое дорогое и хрупкое он нёс. Ничего ценнее в жизни он не носил. На шее ощущал исковерканные болезнью руки. Они не могли обхватить толком шею. Ножки тоже болтались в такт движению. Иван придерживал их.

И стало стыдно ему. До слёз стыдно. Девочка каждый день борется за жизнь, цепляется за каждый день, за каждый час жизни. Как там Анна сказала? Что каждый день – это подвиг.

А он сам – здоровый жлоб, промотал, спустил в карты такие квартиры, столько денег! Малой толики хватило бы, наверное, чтобы Машу отвезти за границу и вылечить её. А он… Стыдно! Обидно! Ему хотелось провалиться сквозь землю от стыда. Исчезнуть, раствориться. Ему было стыдно и страшно неудобно перед ребенком, которого он нес на руках.

Егорыч спускал кресло.

На улице девочку посадили в кресло, и Анна стала толкать. Неровности тротуара трясли ребёнка в кресле. Было видно, что каждая выбоина доставляет ей неудобство, боль. Она немного кривила личико, но терпела, ничего не говорила.

Егорыч подошел к внучке, поцеловал её. Та долго не отпускала деда.

Анна положила свою руку на кисть Ивана, посмотрела в глаза:

–– Спасибо вам! – проникновенно сказала. – Заходите к нам.

Горячая волна прокатилась по телу Ивана.

–– Да. Конечно! – и осторожно убрал свою руку.

Не хотел, чтобы капитан увидел.

–– Поехали! – Егорыч пошёл в сторону машины.

–– Пока! – Маша помахала Ивану ручкой.

Иван в ответ помахал ребёнку.

Долгое время в машине молчали. Первым заговорил Егорыч: