Вариации для темной струны

Я бы, конечно, выдержал этот холод и в своей матроске, если бы не люди, которые нас ждали в воротах парка возле черного здания. Некоторых я знал. Это были дальние родственники: дяди, тети и старшие двоюродные сестры. Тети и сестры улыбались и были приветливы — как же я мог сказать, что мне холодно? Мужчины были серьезны, но и они обошлись со мной ласково и любезно. Некоторые были в штатских костюмах, например в смокингах, как мамин брат, другие — в парадных военных мундирах. Один, очень высокий, с седыми волосами и моноклем, сжал мою ладонь двумя руками, может, это был генерал. Как же я мог показать, что трясусь от холода? А потом, что хуже всего, стояли там мальчики с испанской гувернанткой. Они стояли как истуканы, потому что испанка не спускала с них глаз. Младший совсем онемел. Если бы я показал, что мерзну, они бы, конечно, в своих ехидных душах порадовались, а тот, младший, совсем потерял бы дар речи.

Из-за знамен, не пропускавших ни одного лучика солнца, всюду, кроме холода, был еще и мрак. Он лежал на ближних долинах и на далеких вершинах гор, окутывал дорогу, идущую от ворот и окаймленную низким подстриженным кустарником, и закрывал на другом конце черное здание, внутри которого, наверное, была кромешная тьма. Во всех его бесчисленных окнах между тем горели люстры. Неожиданно на темной дороге, окаймленной кустарником, появился мой кузен Гини. Его лицо, обычно красивое и ясное, было темным и холодным, а его походка медленной и тяжелой, как будто его окропили мертвой водой. Наверное, он опоздал нас встретить, потому что был наверху. Когда он потихоньку к нам подошел, поздоровался с матерью и с отцом, посмотрел на дядей, тетей, двоюродных братьев и генералов, то увидел, что и я здесь.

Ему ничего не оставалось, как подойти и ко мне. Ведь мы в последнее время не виделись, ему пришлось ко мне подойти и из-за этих людей и, наконец, потому, что он хотел мне что-то сказать, немедленно, раз уж я приехал: каждый, мол, кто хочет выжить в этом здании в конце дороги, должен быть осторожен. Очень осторожен. Что это не так-то легко. Наоборот, это очень трудно. Нужен опыт, который он, конечно, имеет, потому что жил здесь несколько лет… Я знал, он мне скажет что-нибудь в этом роде, и совсем меня не удивил. Я ему ответил, что мне это безразлично. Он заметил мой независимый вид и посмотрел на меня с презрением, наверное обиделся. Но это было не самое худшее. Потом мы пошли…

По дороге, окаймленной низким подстриженным кустарником.

В здание.

Мы уже собирались ступить на массивную широкую лестницу, которая возносилась перед нами и была освещена люстрами, как вдруг вокруг нас наступила тяжелая, мертвая и пустая тишина, в которой как бы распространилась еще большая тьма, чем у ворот и на дороге, люди расступились перед нами, словно перед призраком, и их приветливые лица померкли. На ступеньки вынырнула какая-то невероятная личность…

Она была очень высокая, выше, чем седовласый генерал с моноклем, худая, костлявая и неописуемо высокомерная. У нее было необычайно бледное лицо и красные волосы, а на них блестящая, усыпанная золотом и драгоценными камнями корона. Это была смерть. Смерть с королевской короной на голове. Когда она обратилась к матери на непривычном немецком языке, каким никто в этой стране не говорит, то приподняла длинную черную юбку, изо рта у нее брызнула слюна. Когда же повернулась к отцу, то как-то сникла и не сказала ни слова. Отец ей поклонился, но холодно и не слишком низко, так что могло показаться, вроде и совсем не поклонился. Потом кончиками костлявых пальцев она поднесла к глазам золотой лорнет, который висел у нее на шее, и посмотрела на меня. Кровь у меня в ту же секунду будто застыла в жилах. Мне казалось, что за стеклами ее лорнета я вижу иволгу из Заколдованных скал, а она смотрит на меня как на какое-то двуногое животное, на меня — на маленького несчастного беднягу, который, может, и не принадлежит к этим людям. Мне казалось, что отец этим недоволен, а мать, чтобы не видеть всего этого, нарочно повернулась к другим дамам. Гини украдкой на меня посмотрел, и по его темному лицу скользнула победная улыбка… Я не имел понятия, кто она, но холод, который проникал сквозь мою одежду, был ничто по сравнению с холодом, идущим от ее взгляда. Потом мы стали подниматься по лестнице.