Вариации для темной струны

— Да-да, — кивнул я, видя ее удивление, — например, торговка овощами Коцоуркова, приятельница Руженки. Ее воскресили в больнице, а на другой день ее прогнали домой да еще и оштрафовали за то, что лезла под машину. Но здесь нет ничего удивительного, — сказал я. — Моя школа возле Штернбергского парка, почти так же далеко, как церковь святого Михаила, и это школа совсем не для маленьких. Это гимназия.

Бабушка затаила дыхание, и я использовал это в своих интересах, прибавив тихонько:

— Отец, собственно, не хотел, чтобы я ходил в гимназию к Штернбергскому парку, я это узнал по секрету…

— Так, — подняла она глаза. — Значит, не хотел? А куда же он хотел тебя отдать?

— Куда-то в другое место… — соврал мой голос. Я замолчал, и в комнате водворилась тишина. Она качала головой, немного выдаваясь из рамы, и испытующе глядела на меня. Я затаил дыхание, а сердце у меня стучало, я ждал, что она скажет. Но тишину никто не нарушил, и она стала спрашивать дальше, как выглядит гимназия.

— Это большое черное здание, ответил я, — над входом висит государственный герб, а по второму этажу в стене выстроились статуи старцев.

— Государственный герб, — встрепенулась она, — значит, это не очень плохая гимназия. Я знаю, какой красивый этот герб! Какие у него крылья — только взлететь, когти — только схватить, а две головы — это мудрость. Вроде как…

— Совсем не так, — зашептал я, — на гербе нет крыльев и двух голов. Ведь он не летает.

— Но, — воскликнула она растерянно, — где ты это слышал? Кто тебе такое наговорил? Как же не летает, раз это птица. Не может же она лазить, как обыкновенное земное животное.

Под бабушкой, на диване, послышалось какое-то бурчание, выражавшее несогласие.

— Это не птица, — сказал я, — у него одна голова, два хвоста и четыре лапы.

— Медведь! — воскликнул мой мишка и подскочил на диване.

Из стеклянной горки раздался мелким звоночком смех, и танцовщица захлопала в ладоши.

— Господи, — воскликнула бабушка, — разве это не орел?

— Конечно, нет. Это лев. Царь зверей Лев!

— Царь Лев, — повторила она расстроенно, — земное животное. Значит, это не очень хорошая гимназия. А кто же те старцы по второму этажу в стене?

— Этого я еще не знаю.

— Не знаешь, — кивнула она снисходительно. — А что о них говорит та, со щеткой? Она кое-кого знает,

— Руженка тоже не знает, — ответил я, — она их боится.

Я объяснил: вчера утром она заявила, что они голые и что это не годится в школе для детей. После завтрака она сказала, что вместо них лучше бы поставили животных. А после обеда — ангелов...

— Это, наверное, князья, — покачала бабушка головой. — Тогда все в порядке. Это князья. Конечно, никто другой не построил бы такую гимназию, только старый император. У царя Льва не хватило бы денег.

Бабушка спряталась в раму за стекло и замолчала.

Но я пришел сюда не за этим. Я еще ей не высказал всего, что лежало у меня на сердце, и она мне ничего не сказала. Я схватил рюмку с остатками жидкости и посмотрел через нее в окно. Остаток на дне, прозрачный как кристалл, переливался в стекле, и мне казалось, будто в рюмке катается большой жидкий бриллиант. «Вот видишь, — думал я и не знал, радоваться мне или огорчаться, — я пришел сюда не за этим. И ты мне ничего не сказала. Но еще не все потеряно, еще будет случай» — продолжал думать я и кусал губы. Она была в раме за стеклом, а откликнулась танцовщица.

— Гимназия, — сказала она звонким, крепким стеклянным голоском, — это где танцуют!

— Не танцуют, — ответил я, — а упражняются.

— В этом нет большой разницы, — благосклонно улыбнулась она, — только нужно танцевать с цветком в руке или по крайней мере в платье… Танцевать без цветка в руке или в коротенькой юбочке опасно.

— А ты уже был внутри? — высунула бабушка опять голову. Разговор милой хрупкой куколки, наверное, ей пришелся не по душе, и я не сразу понял, что она имеет в виду,

— Где внутри? — прошептал я.

— Внутри, в той гимназии.

— Конечно, нет, — ответил я, — только заглянул в ворота. Стоит там на лестнице статуя из мрамора, какой-то старик с мальчиками, опутанный змеями. Говорят, это Лаокоон.

— Лаокоон, — кивнула она, — это может быть. Его змеи действительно опутали… И ноги… — Поглядела на меня испытующе и сказала: — Нужно бы тебя провожать. Этой со щеткой. Чтобы по дороге тебя не схватило какое-нибудь привидение.

— Руженка хочет! — воскликнул я. — Только ей не разрешают. Она там на тротуаре как начнет что-нибудь кричать или схватит меня, а это не годится.

— Это не годится, — заворчал медведь. — Хватать нельзя. Для этого есть полиция.

Бабушка отвернулась, чтобы показать, что не слушает, а сама шарила рукой где-то под нижним краем рамы.

— Провожать не нужно, — согласилась она, — еще кто-нибудь увидит, что у нее в руках щетка, и подумает — небось боится привидений. Лучше туда ехать в коляске.

— Это тоже не годится, — заскучал я. — Разве у нас есть коляска? У нас коляски нет. И вообще теперь в колясках не ездят.