Вариации для темной струны

И мы пошли вниз — на первый этаж к Гронам. Грон и его жена сидели в кухне за столом, свет горел, будто они знали, что мы придем, хотя они не могли этого знать, или просто я не понял, может, наоборот, они могли об этом знать — у них в углу стоял маленький домашний телефон, соединявший их с нашей квартирой. У хозяина была кривая шея и гигантские мускулистые руки, поросшие черной шерстью на запястьях, он положил руки на стол возле пепельницы, его жена сидела рядом — просто так. Когда мы вошли, пани встала, подбежала к плите, двумя руками схватила деревянную плаху, которая стояла возле сундука, быстро ее унесла в комнату, а когда вернулась, посмотрела на Руженку и вздохнула:

— Вот происшествие так происшествие…

Руженка была бледная, как всегда, когда приходила к Гронам и хозяин был дома. Она уж много лет боится дворника, особенно когда он обращается к ней со словом «барышня» и смотрит на ее шею. Но сейчас, после того, что сказала пани Гронова, Руженка оживилась и тотчас спросила, о каком происшествии идет речь. Пани Гронова сказала: «Это, с украденным ребенком». Страх у Руженки как рукой сняло. Дворник за столом кивнул, чтобы мы сели, и исподлобья посмотрел на меня, словно размышляя, можно ли при мне рассказывать. Но тут же осклабился.

— Почему бы и не рассказать? Кто из семьи полицейского, — усмехнулся он, — тот может слушать и не такие вещи. Закрой, пожалуйста, шкаф, — обратился он к жене.

Мы присели к столу, и я заметил, что в углу возле домашнего телефона стоит полуоткрытый шкаф. В нем я увидел какую-то палку, вроде копья или алебарды, и какие-то веревки. Но прежде чем пани Гронова закрыла шкаф, она как бы нарочно отошла от него, чтобы я мог получше рассмотреть, и тут я увидел то, что было позади копья-алебарды и веревок, и у меня мороз пробежал по коже. Там висело то самое красное трико, красная островерхая шапка, колпак, а под ними стоял топор. Как только я это увидел, пани Гронова закрыла двери шкафа и возвратилась к столу.

— Это какая-нибудь сказка? — спросил я.

Грон осклабился, ткнул сигарету в пепельницу и сказал:

— Хороша сказка, случай! Случай не случай, ничего особенного. Так вот представьте себе, родился у одного человека ребенок, а через неделю ангел на крылышках отнес его в рай. Жена, мать ребенка, ничего об этом не знала, лежала в горячке рядом… — Грон махнул рукой в сторону комнаты, куда пани Гронова только что отнесла плаху. — Но поскольку он, отец, ее муж, не хотел сдаваться на милость господню, ему пришла в голову гениальная идея. Ну просто, короче говоря, чтобы его жена, которая лежала в горячке, не знала, что ее ребенок в раю, а думала, что здесь. — Грон постучал рукой по столу и осклабился. — Он знал, что матери, когда идут в магазин, оставляют коляски на улице, и решил взять ребенка из такой вот коляски. Возьмет его и дома подложит жене под бок, как собственного. Ну что, разве не гениально?

Дворник вроде бы откашлялся или сделал только вид, потом опять осклабился и продолжал:

— Ну, конечно, ребенок должен быть грудным, приблизительно того же возраста и того же пола, а это можно узнать по одеяльцу. По его цвету… Но, прежде чем приступить к делу, как говорится, нужно было провести одну операцию. А именно спрятать своего мертвого ребенка. Он сказал жене, что вечером поедет на машине в Угржиневесь купить козу, а время как раз перед рождеством. Садится он вечером в машину, берет ящик с телом ребенка, отправляется за город, в лес, куда-то под Ржип, и там его закапывает в молодняке, чтобы можно было найти, даже если от него останется один скелетик. А на другой день приступает к главному делу. Останавливает он машину за углом возле проходного двора, выходит с хозяйственной сумкой, идет, а прежде чем войти в магазин, осматривает коляски, которые стоят тут на тротуаре… А может, и еще похитрей все сделал? Это умный человек, которого не так-то просто напугать. А чтобы никакая мамаша его ни в чем не заподозрила, он переходит на другую сторону и ждет, пока не появится кто-нибудь с коляской и не войдет в магазин. Тогда он проследует за вновь пришедшей мамашей, купит в магазине какую-нибудь ерунду, вроде заправки для супа или селедку, выйдет, схватит коляску, и, пока там эта пани в магазине будет кружиться, смотреть да выбирать бог знает что — крупу да молоко для каши, дрожжи, чтоб печь булки… — он спокойно с сумкой в руках проследует с коляской за угол. В проходном дворе наденет на ребенка другой чепчик, укутает в новый плед, коляску оставит где-нибудь у водопроводной колонки или возле урны — это все равно! — и скорей в машину. Конечно, все это он проделывает в перчатках не потому, что он уж такой благородный, а чтобы не оставить отпечатков пальцев. Значит, вскакивает в машину и драпает домой. Так, мол, и так, был, дескать, в Угржиневесе, козы не купил. Жене придется покупать утку — ведь рождество на носу. Ну что, я вас спрашиваю, разве не гениально? — Дворник оскалил зубы и странно усмехнулся.