Варяжская правда

– Оди-ин! – заорал Злой (Духарев угадал по губам, звук утонул в реве варягов) и устремился на Сергея.

На свее – кожаная куртка со стальными пластинами, на Духареве – только шерстяная рубашка. Не важно. Сергей легко сбил клинок свея, привычно кольнул в левую подмышку, выдернул клинок и оказался как раз между трех бондов. Никакой это не поединок, обычное убийство. Три удара – и все. Только это и мог сделать для них Духарев – сразу насмерть.

Они еще падали, когда Сергей стряхнул кровь с мечей и перевернул их рукоятями вперед.

– Тебе, Перун! – четко произнес он.

Круг варягов слитно выдохнул и рявкнул с некоторым запозданием:

– Тебе!!! Перун!!!

– С женами – сам, – сказал он Трувору. – У меня зарок не убивать женщин.

– Благодарю, что почтил, воевода, – негромко произнес Трувор.

Он-то знал, что Сергей – христианин и старается избегать подобных дел.

Младший сын Ольбарда принял мечи. Теперь остальная часть языческой церемонии была на нем. Вождь – главный жрец своей дружины, ведь именно к вождю в первую очередь прислушиваются боги. Он может уступить право общения с потусторонним миром лучшему из своих воинов, но первую кровь должен пролить он.

Сергей видел множество варяжских тризн. Эта ничем не отличалась от остальных. Разве только тем, что едва разгорелся погребальный костер, из толпы выскочила девушка, ударила себя ножом в грудь и упала в огонь. Ее пронзительный крик вспугнул даже привычных шуму варяжских ворон. Варяги одобрительно заворчали: чтобы не услышать такой вопль, бог должен быть совсем глухим. Покойным обеспечено достойное место в Ирии.

Глава восьмая Ярл Эвил Оттарсон

На свейский драккар поставили новую носовую фигуру – морского коня. Теперь драккар так и назывался «Морской конь».

Стемид дал Духареву старого кормчего, знавшего берега Северного моря, как бобр – свою хатку. Кроме Трувора и гридней, прибывших с ним из Киева, с Сергеем поплыли сорок четыре варяга, изъявивших готовность присоединиться к будущему походу. Перед отправлением они вручили свои судьбы Духареву: присягнули ему на верность.

По морю они плыли девять дней. Погода была отличная, особенно днем. Ночью холодало, и по утрам варяги счищали с рукоятей весел ледяную корочку. Но до настоящих морозов было еще далеко.

Иногда кормчий направлял драккар к берегу – набрать пресной воды и набить свежего мяса. В основном, птиц: гусей, уток, лебедей.

Несколько раз им попадались селения полудиких аборигенов. Эти при виде драккара сразу бросались наутек. На восьмой день миновали длинный скандинавский дом. Там отреагировали иначе: на берег, потрясая оружием, высыпало несколько десятков мужчин. То ли приветствовали, то ли предупреждали.

На десятый день добрались до места.

Это был фьорд: длинный узкий залив, прорезавший скалистый берег и завершавшийся тихой уютной гаванью. Здесь никто не пугался и не угрожал. Может, потому что на песок были вытащены аж четыре драккара, каждый из которых был больше, чем трофей Духарева.

Когда киль «Морского коня» прошуршал по песку, на берегу появилась делегация: пегобородый викинг весьма властного вида, за ним – толпа в полсотни матерых головорезов-нурманов.

– Я – Эвил, сын Оттара ярл Хаслфьерда.

– Сергей, воевода киевский.

– Не тот ли ты Серегей, что убил Скарпи Атлисона?

– Тот, – Духарев напрягся, а нурман осклабился.

– Жаль! Сам его убить хотел. Кровник он мой. Сбежал к вам от суда конунга.

– Ну извини, – сказал Духарев. – Может, в дом пригласишь, Эвил Оттарсон?

– Да я сам тут гость! – развел руками ярл. – А хозяин – вон он! Эй, Гуннар, иди сюда, принимай гостей!

Гуннар, тоже типичный норман, подошел к гостям и с достоинством пригласил разделить кров и пищу. Но вид у него при этом был кислый.

Молодцы Духарева попрыгали на песок. Кое-кто по-нурмански обменивался приветствиями с викингами. Не раз пересекались дорожки скандинавов и варягов-славян. На море (часто – сталью о сталь); на мирных торгах в Белозерье, в Скирингсалле, в Хольмгарде-Новгороде.

– Знакомый драккар! – прищурился вдруг ярл Эвил. – Не Олли-Рогатого «Ёрмундганд»?

– Был, – ответил Духарев. – Теперь его имя «Морской конь».

– Давно ли?

– Пол-луны минуло.

– И чем же куплен сей пахарь пенных полей?

– Кровью, – мрачно ответил Духарев.

– Уверен, эта история достойна висы! – сказал ярл. – Ты расскажешь ее, когда мы омочим усы в пиве гостеприимного Гуннара!

Историю рассказывал не Духарев, а Трувор. Большинство присутствующих были нурманы, а сын Ольбарда владел нурманским, как своим родным.

Расписал красочно, со всеми положенными поэтизмами, акцентируя внимание на том, что грабеж на земле киевского князя дорого встанет даже тем, кто намерен этому князю служить. Но нурманы обратили внимание на другое:

– Сколько, говоришь, вас было? – переспросил ярл Эвил.

– Двенадцать. Осталось восемь. Четверо ушли в мир вечной славы.

– А сколько, ты сказал, было хирдманов Олли?

– Четыре десятка и еще шесть.

Нурманы загомонили. Похоже, не поверили. Но оспаривать никто не стал.