Варяжский десант

– Нет, очень не к месту и не ко времени, – ответил Коптин, лихорадочно соображая, как же поступить. Он в группе главный. Ему решать. – Боюсь, что выговор, без премии и несоответствие получится. Из искры разгорится пламя…

– Похуже, думаю, Сергей Ильич, – заметил Завадский. – Этак ведь может выйти, что именно она Москву-то и сожгла…

– Очумел, что ли? – огрызнулась Валечка. – Напичкали тебя формулировочками в Академии сраной твоей. Думай, что несешь!

– Я думаю. Но вот сеновал если вспыхнет сейчас, то все. Сожгла ты, Валька, столицу нашей Родины.

– Будущую, – скупо уточнил Коптин.

– Ага! – кивнул Завадский. – Будущий город-герой. Но он и теперь в сердце каждого! Порт семи морей.

– Сейчас… – Не найдя калитки во двор, Валя забежала в дом, надеясь, что оттуда проникнет к сеновалу. Однако дальше темных сеней ей проникнуть не удалось: дверь в горницу была заперта на засов и забаррикадирована изнутри, хозяева же ушли через чердак или подпол. Валя стремительно взлетела по хлипкой лестнице на чердак, но никакого другого хода не смогла обнаружить – только оконце, в которое и кошка-то пролезет с трудом. Выскочив из темных сеней, Валя вернулась к своим.

– О-о-о! Гляди-ка! Во, полыхнуло-то! Аж загудело на ветру. Абзац тебе, Валентина: сеновал запылал, прощай, звезды кремлевские! То есть майорские! – Завадский стоял к ней спиной, опасаясь оплеухи.

– Сволочь ты, Завадский! – Голос Валечки дребезжал от еле сдерживаемого гнева.

– Все! – решил Коптин, все это время наблюдавший неумолимое мелькание цифр на командирском хронометре. – Время! Теперь нам придется бежать!

– Я не могу бежать! – закричала Валечка все тем же неестественно дрожащим голосом. – Ребята, что со мной?

Коптин поднял глаза и обомлел.

Перед ним стояла старуха лет восьмидесяти с гаком. Седые волосы, иссохшее тело, трясущиеся губы, слезящиеся глаза, дряблые веки и щеки.

– Ребяточки, скажите честно, что со мной?

Коптин кинул быстрый взгляд на Завадского. Тот стоял как истукан, начисто потеряв дар речи вместе с напускным гонором.

– Мальчики, я сесть хочу…

– Вон, у ворот, видишь, лавочка?!.

– Не так сесть. Нет… – подняла руку мумия. – Вы отвернитесь оба…

…Когда они ворвались в телепортационный челнок – Завадский с ларцом, а Коптин с Валечкой, сидящей, а точнее, висящей у него на спине, – у них оставалось ровно три секунды.

Коптин всей ладонью надавил на сектора блокировки, автоответчика, SOS-генератора и экстренной аварийной нуль-навигации и, не выдержав нагрузки, грудью рухнул на пульт.

Сухая старческая рука, вся в пигментных пятнах, медленно отпустила его шею и съехала на пульт, срывая с пломб тумблеры аварийного старта.

Последний тумблер, старт-протяжку, выдернул в «готово», а затем в «полет» Завадский, хотя его скрючило и рвало от физического перенапряжения.

* * *

Трактир гудел на все голоса: стрельцы гуляли.

Сентябрь 1698 года был для них не простым. Совершенно внезапно царь Петр как с цепи сорвался: аресты шли за арестами. Ни с того ни с сего.

Так называемый бунт окончился в июне. Да и был ли он, бунт? Они подавали прошение о государевой милости. Что тут такого? Азов взят, государство цветет.

Они москвичи, в Москве их семьи. Стрельцы хотели прошением добиться от государя всего лишь соблюдения условий их службы: выплаты денежного довольствия за азовский поход, роспуска по домам после окончания войны и так далее. Они ведь не были рекрутами, и требование у них было, по сути, одно: начальство должно соблюдать закон не только когда призывает их в строй, но и когда приходит пора расплатиться за службу, за добытую кровью победу.

Что вышло тогда, в июне? Их встретила армия у Новоиерусалимского монастыря, две тысячи триста человек – потешные полки Петра и дворянское кавалерийское ополчение под командованием воеводы Шеина. Зачем она была нужна, армия? Стрельцы не имели намерения воевать. Алексея же Семеновича Шеина они вообще воспринимали как своего, так как он бился с ними плечо к плечу в обоих азовских походах, в последнем из них руководил сухопутными войсками. Впрочем, это не помешало ему повесить неизвестно с чего пятьдесят семь стрельцов прямо там, под Новоиерусалимском. А остальных разогнать по домам.

Денег стрельцам Петр так и не заплатил: казна зажала их жалованье. Однако стрельцы, разойдясь по домам, осели и успокоились: правды на Руси ни сказками ни ласками не найти – не одним поколением проверено. Все стихло. Казалось, навсегда. День шел за днем, неделя за неделей. Тишь да гладь.

И вдруг в сентябре, как гром среди ясного неба, начались повальные аресты. Никто не понимал, что случилось. Стрельцы жили открыто и не думали ни от кого прятаться. Охота. «Великий сыск». Какой там сыск? Все по домам, и никого искать не надо. Хватали из домов не знавших никакой вины за собой. Ежедневно арестовывались сотни. Все арестованные попадали «на конвейер» в Преображенский приказ. Говорили, что в этот приказ есть вход, но из него нет выхода.

Трактир гудел.