Варяжский круг

Здесь он достал из раны обломок стрелы величиной с ноготь и пояснил кому-то, что именно этот обломок вызвал образование болезнетворных соков и жар. Потом эскулап промыл рану прохладной темной жидкостью, назвав ее бальзамом из Египта.

– Так мы изгоняем дурные соки! А теперь нужно унять жар…

И эскулап прижег края раны круглым, раскаленным докрасна камнем, который он удерживал с помощью кузнечных щипцов.

Здесь игрец, как ни крепился, опять впал в беспамятство. Но скоро жар, изнуряющий тело, спал и совсем исчез, и тогда игрец пришел в сознание и почувствовал в левой руке почти такую же легкость, как в правой. И он поднялся и, оглядевшись, увидел, что лежал все это время на длинном, в рост человека, столе из мрамора. Вокруг же стола на невысоких табуретах-скамнаки дремали какие-то люди – домочадцы эскулапа или его ученики. Да, это были ученики – когда один из людей, встревоженный шорохом, пробудился и увидел сидящего на столе Береста, он выбежал из комнаты с криком: «Учитель! Учитель! Этот латинянин очнулся!» Тогда пришел эскулап, а за ним Димитра. И тут Берест увидел, что эскулап совсем не безобразен и что глаза у него большие и добрые, чуть-чуть навыкате, как у многих греков, и голый череп его уже не вызывает озлобления, а даже наоборот, как будто свидетельствует о высоком разуме эскулапа и его стремлении к простоте. Поэтому игрец пожалел о своей недавней ненависти и произнес слова благодарности.

А эскулап обратился к ученикам:

– Вещество недуга покинуло тело этого юноши почти полностью. Глаза его ясны, речь смиренна, а рука, смотрите, двигается безболезненно. Однако остатки вещества, все уменьшаясь в количестве, еще пять дней будут беспокоить его органы.

Уже на рассвете игрец и танцовщица покинули эскулапа и пришли в то место, где стоял дом танцовщицы. Это было красивое место недалеко от берега – хоть и не высокое, но взгляду отсюда открывался и Босфор, и берег Малой Азии, и Судный залив, и весь огромный полис от Софийского храма до Влахерн. Дом Димитры стоял в бесконечном ряду самых разных, высоких и низких, домов, выстроившихся вдоль берега залива неровной стеной так, что, идя по улице, трудно было понять, где кончается один дом и начинается другой. Дом Димитры имел одно или два узеньких оконца-отдушины, в которые не протиснулся бы даже и ребенок, дверь, ведущую в единственную комнату прямо с улицы, и плоскую крышу. Этот дом раньше принадлежал одному купцу-еврею, которому удалось разбогатеть на торговле – перепродаже лука. Разбогатев, торговец отстроил себе новый, очень большой дом недалеко отсюда, в районе Пера, где уже жило много других евреев. Как раз в те годы латинские рыцари, проповедуя крест, торили свой кровавый путь по Палестине. И многие беженцы из Палестины и из самого Иерусалима искали себе приют в Константинополе. Тот торговец целыми семьями селил беженцев в своем доме и брал с них умеренную плату, а дом в Галате он выгодно продал тавернщику Иеропесу… Верно говорят люди, что богатому человеку везет: не ломаются колеса его повозки, не тонут его корабли, сандалии его служат два срока, и богатство отовсюду само стекается в его руки, и даже на дороге он чаще других находит деньги.

Внутри дом Димитры оказался почти пустым. Один угол был закрыт желтой шелковой занавесью; здесь хранились наряды танцовщицы. Другой угол был занят громоздким закопченным очагом, которым, видно, уже давно не пользовались, – толстый слой пыли скрывал под собой золу и уголья. У торцовой стены на небольшом возвышении, сколоченном из грубых кривых досок, лежал тюфяк и ворох каких-то тряпок – ложе Димитры.

Наверное, все в доме оставалось так, как это было при прежнем владельце, который и жил здесь, и хранил до продажи свой товар. Ни стола и скамей, ни утвари, ни ларя – только ложе, сделанное наспех, и холодный очаг, и еще голые стены и темные ниши, и неровный земляной пол, на котором кое-где до сих пор лежала луковая шелуха. Но на двери игрец заметил мощный засов и подумал, что в этом доме не всегда было так пусто.

Димитра сказала:

– Иеропес позволил мне поселиться здесь. Я танцую гостям Иеропеса, и они бросают мне деньги. Но Иеропес забирает эти деньги и лишь малую часть отдает мне. Я не требую с него больше, мне достаточно того, что он кормит меня и дает кров. Я благодарна Иеропесу, ведь он однажды спас меня, еще ребенка, выкупив у одного чиновника. К тому же Иеропес ни разу не домогался меня. Наверное, монеты для него важнее! Вот я и отдаю ему монеты…

Димитра задвинула засов, потом сбросила с тюфяка тот ворох тряпок, что там лежал, и затолкнула его ногой в пустой угол. Игрец при этом успел рассмотреть, что в ворохе были одежды из очень красивых и дорогих тканей. На русских княгинях игрец не видел таких одежд.

Здесь же они, смятые и перепутанные, жалким ворохом легли в пыльный угол, в кучу луковой шелухи.