Варламов

Варламов вернулся домой, впервые признав себя настолько

больным, что и театр стал немил.

Вот беседа Варламова с сотрудником «Петербургской газеты»:

—       Что заставило вас во вред здоровью ездить в это турне?

—       Не жадность. Все, что я зарабатываю, — тут и проживаю,

копить мне не на кого; в карты не играю, пить — не пью. Един¬

ственное мое удовольствие — сцена. Но что прикажете делать,

если на императорской сцене мне упорно не дают ролей?.. Я уве¬

рен, что милая Варвара Васильевна Стрельская еще могла бы

жить и жить. А умерла оттого, что сидела у себя в Лигове и то¬

милась от безделья. Ей ролей не давали. То же делают со мной...

Да неужели, думаю, я больше никуда не гожусь? Просто злость

начинает разбирать. Вот я и показал им: сыграл 76 спектаклей

изо дня в день, да еще при постоянных переездах из одного го¬

рода в другой.

—       Какие у вас намерения на будущее?

—       Теперь я собираюсь на дачу в Павловск, но боюсь, как бы

там, в покое и тишине, не раскиснуть,,. К осени надо здоровым

быть. Островского мне посулили!

Чтобы не раскиснуть на дачном покое, тут же заключил до¬

говор с бойким антрепренером Я. С. Тииским на спектакль в

Ораниенбауме. Но нездоровилось сильно, был вынужден сообщить

антрепренеру за несколько дней, что сыграть не сможет. На это

последовала строжайшая телеграмма: если он, Варламов, не

явится на спектакль, будет подано на него в суд.

Это потрясло его. Превозмогая слабость, собрался и поехал

22 июня из Павловска в Ораниенбаум. Ехал, кажется, впервые в

жизни на автомобиле. По дороге дважды пришлось остановиться:

сердечные припадки. Добрался до места — еле живой. А спек¬

такль сыграл: «Не в свои сани не садись». Это и был его послед¬

ний спектакль, единственный, на протяжении которого несколько

раз просил:

—       Погоди, не давай занавеса. Не могу я...

Или спрашивал:

—       О господи, скоро ли конец?..

Домой привезли на том же автомобиле, был уже в беспамят¬

стве. Хорошо, ждал его дома доктор И. М. Поплавский.

На утро —ничего, «обыкался» (его слово). Решительно вос¬

стал против намерения доктора созвать консилиум врачей.

—       Боюсь я этих светил: уговорят меня, что я больной, того

и гляди — поверю! Мне же хуже... Лишнее лечение — лишнее му¬

чение. А под бугор-курорт еще,не собираюсь. Поживу...

Через несколько дней собрался ехать в Петроград, на симфо¬

нический концерт. Но запретил доктор. И сестра Мария, приехав¬

шая на дачу ухаживать за больным братом, заперла на ключ всю

его одеву.

Доктор сказал, что болезнь редкая, тяжелая и называется

«слоновой». Не стал вдаваться в дальнейшие объяснения. Да они

и не нужны были Варламову. Только отшутился:

—       Слоновая, говоришь? Это ничего, это — по мне. Может, дру¬

гим она и опасна, а мне что? Я и есть слон, значит, одолею!

Весь июль 1915 года безвыездно сидел на даче. В цветастом

халате, со шлепанцами на ногах, охал и кряхтел.

Жила на даче в Павловске и Елизавета Васильевна — жена

покойного старшего брата Георгия, помогала по дому, вела хозяй¬

ство, ездила в Петроград за лекарствами.

Не было рядом Анюты. Почему не приехала повидаться, по¬

быть с больным человеком, которого имела счастье называть от¬

цом? А ведь знала, что Константин Александрович захворал на

этот раз тяжко, последние письма получала от него написанные

чужой рукой, под диктовку: «сам уже не могу писать». К тому

времени Анюта была уже матерью, и Варламов звал ее, звал при¬

ехать с сыном, которого важно величал Константином Константи¬

новичем Петровым-вторым. Но так уж случилось: тепло чувств,

отданное дочери, не возвращалось к нему обратно, заботы не

оплачивались заботами...

Друзья, товарищи по сцене часто навещали больного. Кто-то

привез граммофон с хорошими пластинками. Часами слушал му¬

зыку: любимую «Шехеразаду» Римского-Корсакова, фортепьян¬

ный концерт Чайковского, отцовские романсы в исполнении

А. М. Давыдова, шаляпинское пение. Заводил граммофон и ночыо:

мучила бессонница.

В один из июльских дней побывала у него актриса Н. Л. Ти¬

распольская.

В своих воспоминаниях потом писала она:

«Варламов полулежал в огромном кресле, заполняя его своим

обмякшим телом. На столе, рядом с коробкой конфет (с ними и

больной Варламов не расставался) лежала книга, на переплете

было оттиснуто: «Король Лир». Промелькнули, как на экране, га¬

строли Сальвини и его вопрос, не играл ли Варламов короля

Лира? Константин Александрович, как бы отвечая на мои мысли,

с грустью сказал:

—       Один только Сальвини оценил меня и понял, что я драма¬