Варламов

Утром 5 августа двухтысячная толпа встречала траурный поезд

с телом покойного на Царскосельском вокзале.

Многие помнили, что совсем недавно именно на этом вокзале

почитатели таланта великого артиста провожали его в последнюю

гастрольную поездку по стране. То были веселые проводы, с пес¬

нями и цветами... Было множество цветов и венков и сегодня, но

перевязанных черными лентами.

Лежал Варламов в гробу «ужасно нарумяненный гримером»

(так пишет в своем дневнике С. И. Смирнова-Сазонова). Но гроб

пришлось закрыть. Лил бесконечный, мелкий осенний дождь.

Погребальная колесница проделала под дождем большой путь

по петроградским улицам от Царскосельского вокзала до клад¬

бища Новодевичьего монастыря. Первыми шли за гробом род¬

ные — сестра Мария и невестка — Е. В. Варламова. И об руку

с ними М. Г. Савина. Анюты на похоронах не было...

По дороге толпа все прибывала и прибывала. На кладбище

собралось уже пять тысяч человек.

Похоронили его в семейном склепе Варламовых, рядом с ро¬

дителями и старшим братом.

Над могилой не было произнесено траурных речей. Не уни¬

мался зарядивший на много часов холодный дождь... «Он избавил

покойного от привычных на похоронах пошлых слов», — писала

одна из петроградских газет.

Жил в славе и ничего не нажил, кроме славы.

Варламовское наследство, оставленное им актерскому фойе

Александринского театра, — бюст Островского, большое множе¬

ство портретов знаменитых людей с дарственными надписями

Константину Александровичу, серебряные венки...

«Эта витрина с венками на черном бархате имеет совсем клад¬

бищенский вид,—пишет в своем дневнике 10 октября 1915года

С.       И. Смирнова-Сазонова. — Некоторые актеры уже запротесто¬

вали, просят куда-нибудь убрать. А сдавал варламовское наслед¬

ство присяжный поверенный, живший с ним на одной лестнич¬

ной площадке»... Просто сосед, посторонний человек, почему-то

больше некому было.

Архив Варламова, письма, которые он получал от многих до¬

рогих ему (и нам) людей, затерялись, исчезли.

24 октября 1915 года Александринский театр справлял юби¬

лей: 500-е представление «Ревизора». Как всегда, Давыдов играл

Городничего, Аполлонский — Хлестакова, не хватало Варламова

(роль Осипа была передана П. П. Судьбинину).

Перед спектаклем зрители почтили память Варламова вста¬

ванием.

В следующем, 1916 году вышла в свет книга Эдуарда Старка,

посвященная творчеству Варламова — «Царь русского смеха».

Подобные издания в те времена были редкостью — книга об ак¬

тере. Полна она восхищения комическим дарованием великого

артиста, подлинного понимания особой стати варламовского даро¬

вания. Но много в ней и спорных утверждений, а то и вовсе оши¬

бочных положений (например, косное, отрицательное отношение

к искусству актерского перевоплощения, неприятие Московского

Художественного театра, его идей и дела).

В том же 1916 году появился на художественной выставке

в Петрограде большой портрет К. А. Варламова, написанный не¬

задолго до его смерти художником А. Я. Головиным.

«На нем был надет во время сеансов широкий белый халат,

подобие крылатки, без рукавов, — рассказывает А. Я. Головин

в своей книге «Встречи и впечатления». — Сидел он в широчай¬

шем плетеном кресле, полудиване, — всякое другое кресло было

бы ему узко. На ручку кресла была наброшена полосатая ткань,

чтоб еще более подчеркнуть белизну основного пятна».

Этот красочный, ярко декоративный ггортрет ныне принадле¬

жит Шведской национальной картинной галерее в Стокгольме.

XV

Он был актер с головы до йог.

И актер необыкновенный.

Принадлежал к тому разряду людей этой профессии, — в об¬

щем редкому, — которому не свойственно мучительно размышлять

над ролью, готовиться к ней в уме, вне физического действия,

обособленно от самого процесса игры на сцене. Творческое пре¬

образование жизненных наблюдений, их сценическое воплощение

идет у актеров этого склада на зависть кратчайшим путем, не за¬

держиваясь на тягостных рубежах разминок, раздумий, прино¬

равливают к образу в пьесе.

Был из тех обостренно чутких, кто чаще всего схватывает роль

разом и напролет. На нынешнем нашем языке сказали бы так:

его душа — высокой чувствительности приемное устройство. На¬

распашку открытая восприимчивость, умная отзывчивость чувств,

внутренний посыл доверия — постоянный источник творческого

побуждения. То, что казалось ново и незнакомо в роли, — очень

легко и незаметно находило отклик тому, что вроде бы давно

созрело и готово в душе артиста.

Что есть особая прелесть и великая пленительная сила у ар¬

тистов этой разновидности, отчетливо понимал К. С. Станислав¬