Варламов

осознанного, осмысленного отношения к творческой работе? Было,

конечно, было! Но не трогай этого предмета, не прикасайся к нему!

Не только его друзья, но и сам понимал: «не ковыряйся в исправ¬

но работающих часах», «не спрашивай сороконожку о том, как

она ходит»... Только испортишь, разладишь.

Некогда театральный критик В. Н. Дризен провел анкетный

опрос среди актеров об их творческих убеждениях и приемах, о

сущности исполнительского искусства, о тайнах мастерства. Одни

отвечали серьезно, без баловства, другие — красуясь и рисуясь.

Положим, во многом был виноват сам вопрошающий: очень уж

вычурно и прихотливо были поставлены вопросы.

Ответы Варламова на пространные требования этой анкеты

удивительно односложны. Он не столько отвечает, сколько ухо¬

дит от вопросов. Не то чтобы нечего ему сказать, а неохота, не¬

интересно, ни к чему, не позволяет совесть. Ни от какой роли ни¬

когда не отказывался, а роль толкователя, теоретика актерского

искусства — Ьтверг, отказался от нее. Вот некоторые примеры:

Вопрос. В состоянии ли вы объяснить известный дуализм сцениче¬

ского деятеля, именно, каким образом часть ваших мысленных способно¬

стей поглощается ролью и в то же время вы вполне можете контролиро¬

вать ваши движения, жесты, интонации, а также дать себе отчет в том

впечатлении, которое вы в каждый момент производите на публику?

Ответ. Конечно, да! На то я и актер.

Вопрос. Когда в жизни вам приходится быть свидетелем какого-ни

будь происшествия, нарушающего ваше душевное равновесие (например,

смерть близкого человека), может ли это послужить материалом для вос¬

произведения подобного происшествия на сцене? Относитесь ли вы к нему

совершенно объективно или под углом зрения актера?

Ответ. Когда тяжело на душе, перестаешь быть актером и делаешься

несчастным человеком.

Вопрос. Играете ли вы с большим удовольствием тип людей, кото¬

рые вам по природе симпатичны и характеры коих сходны с вашим, или,

напротив, вам приятнее изображать лиц, диаметрально противоположных

вам? Изучая и отделывая роль, имитируете ли кого-либо в жизни или

соединяете в одно целое характерные признаки целой группы лиц?

Ответ. Я люблю роль тогда, когда она интересна.

Вопрос. Оказывали ли когда-нибудь влияние на вашу игру обстоя¬

тельства вашей личной жизни, имевшие в данный момент сходство с тем,

что происходит на сцене? Волнение, которое этим вызывалось, служило ли

оно на пользу вашей игры или нет? Какое это имело влияние на публику?

Ответ. Играя каждый день, что-то не замечаешь этого.

И далее все в том же роде... Да, в постижении тайников твор¬

чества Варламова сам Варламов не помощник! Нет прямых дан¬

ных, собственноручных свидетельств. Поэтому, утверждает

Б. В. Алперс в своей книге «Актерское искусство в России», игру

Варламова (и Живокиии) «трудно анализировать и описывать».

Верно, очень трудно! «Большей частью приходится пользо¬

ваться косвенными, отраженными характеристиками, подвергая

их критическому анализу, вылавливая в них зерна истины. Но в

случаях с Живокиии и Варламовым даже косвенных данных не¬

обычайно мало», —так пишет Б. В. Алперс. И делает несколько

неожиданный вывод: о Варламове легче написать повесть.

Повесть? О жизни человека, в которой не было драматических

событий, борения страстей, житейских бурь, самых заурядных

столкновений? Только и жил что на сцене, в ролях, не своей

жизнью, чужими страстями, бедами и обидами, чужим весельем,

сделав их на время кровно своими. И все это — просто, без затей,

открыто, самозабвенно, от души. Только на сцене он у себя, в

родном доме.

Выходил и говорил всем своим существом:

«— Ну, вот и я, здравствуйте!

Если этих слов он и не произносил, выходя каждый раз на

сцену, то все понимали, что он не может не поздороваться, как

при каждом уходе не «попрощаться», — так пишет Н. Н. Хо-

дотов.

Просто выходил на сцену и говорил:

— Здравствуйте! — повторяет (как ие удивиться этому совпа¬

дению!) Станиславский.

В этом был весь Варламов. И — «это был не Варламов, — ого¬

варивает Станиславский, — не Варламов, выходящий на сцену, и,

может быть, не добродушие русского народа, вообще — это были

секунды и минуты нечеловеческого добродушия».

Вся жизнь прошла на сцене. Если радовался, то — ролям,

плакал, — над вымыслом слезами обольясь.

Рассказывать о нем — значит, рассказывать о ролях, сыгран¬

ных им. Больше не о чем.

Он был актер с головы до ног.

И никто другой, кроме как актер.

XVI

ОТ АВТОРА В КОНЦЕ КНИГИ

Долго, на протяжении нескольких лет, я собирал, читал, изу¬