В моей России в феврале семнадцатого года оркестры разучивали парадные марши и шилась форма по эскизам Васнецова для торжественного входа войск в Константинополь. Который, как и проливы, должен был отойти Российской Империи. В это самое время, когда Россия была в шаге от по-настоящему великой победы, открывающей дорогу на вершину мира, первым из царской семьи нарушил присягу великий князь Кирилл, двоюродный брат Николая, перейдя на сторону Государственной думы вместе с возглавляемым Гвардейским экипажем, флотской элитной частью лейб-гвардии. Великий князь Кирилл был одним из многих, кто нацелился в то время на высшую власть – активный дележ которой среди высшего руководства страны и армии привел по итогу к гибели монархии.
В этом мире февраля семнадцатого не случилось. Именно в семнадцатом. Сведения, на которые я натыкался, были обрывочными, скудными, а глубже я еще копать не пробовал. Опасался ненужного внимания и вопросов, да и времени пока не было – задача не первостепенной важности. Но с большой долей уверенности предполагал, что без смуты под конец Первой войны не обошлось, и наверняка амбициозный великий князь Кирилл попытался и здесь отжать себе власть, опираясь именно на флотских офицеров. Как следствие – просто Морской кадетский корпус, а не вот это вот все.
Хотя, может, я и не прав, а все гораздо проще – наличие одаренных с начала двадцатого века наверняка кардинально повлияло на тактику сражений. Не совсем уверен, но думаю, к тому, что «большой корабль равно большая цель», здесь пришли гораздо раньше, чем у нас. Вообще по устройству и истории Российской Конфедерации у меня было немало вопросов. Вплоть до лежащих на поверхности – почему конфедерация, а служба безопасности – федеральная. Но опять же, все это вопросы не первостепенной важности.
Романовы в этом мире по-прежнему на троне, но ни одного Кирилла в списках, новостях, исторических справках я не видел. Здесь Первая мировая длилась дольше и была гораздо жестче – по мере вхождения в силу одаренных. И, вполне вероятно, именно жестокость ведения войны позволила династии Романовых сохранить за собой трон. Учитывая еще, что уже в начале двадцатых годов у стран Антанты – России, Англии и Франции – начали появляться свои одаренные, присоединяясь к местной аристократии. В основном это были те, кто безошибочно понял, что Тройственный союз, даже несмотря на наличие одаренных, войну на уничтожение не выдержит.
Но. Это все были мои догадки. А вот доподлинным знанием было то, что ни Морской кадетский корпус, ни гимназия имени барона Витгефта не принадлежат к категории учебных заведений первого и даже второго эшелона. То есть это не те места, куда отправляет учиться отпрысков высшая российская владетельная аристократия. Более того, гимназия, в которой мне предстояло учиться, пользуется отнюдь не самой лучшей репутацией. А княжна ведь, как только что узнал, обучается именно в ней.
Форма белокурого ангела напротив, по-прежнему смущенно мне улыбающегося, также не вызывала отклика в памяти. А значит, и учебное заведение, где числится самая юная из Юсуповых-Штейнберг, к элитным также не принадлежит. Безоговорочно уверен – по той теме фон Колер меня два дня гонял.
Княгиня, кстати, молодец. Без шуток.
Конечно, я не принял всерьез и безоговорочно ее неожиданную подачу про «стать частью семьи». Но и в корне отметать сразу не стал – потому что Юсуповы-Штейнберг явно не на вершине родовой российской аристократии, мягко говоря, и для княгини банально дешевле, может быть, на полном серьезе со всей проснувшейся родственной любовью принять меня в семью, минимизировав издержки. Что, в свою очередь, не исключает и того, что, выждав лет пять, а может быть, даже все десять-пятнадцать, она выключит родственные чувства и оставит меня без штанов. Или еще хуже, под монастырь подведет.
Сложно это все. И с каждым новым знанием понимаю и принимаю – Олег бы здесь точно не вывез. Да, там он прибавил себе двадцать лет, но ведь… эх, ладно, пора уже забыть об оставшихся в том мире перспективах и накоплениях.
За столом между тем потекла неспешная и вначале несмелая беседа, но атмосфера понемногу разряжалась. Чему прямо способствовала княгиня – играя радушную хозяйку и демонстрируя мне явное расположение. При всем при этом она еще подарила мне удивительный взгляд и, по-моему, даже вложила несколько своих мыслей. Мол, «улыбаемся и машем, но ведь ты умный мальчик, а мы с тобой вдвоем все понимаем…»
Поэтому, перестав грузить голову тяжелыми размышлениями, я просто отдал должное мастерству повара – сомневаюсь, что на кухне княгини работает пищевой принтер, а не живые виртуозы кулинарного дела.
Николай, как и Александра, вели себя благожелательно и приветливо. Здесь опять же я без иллюзий. Их благожелательность, даже искренняя, может быть выключена в одно мгновенье. Мир здесь гораздо жестче, чем кажется на первый взгляд.
Одна Анастасия в разговоре участвовала мало, обращаясь лишь к младшему брату и сестре, по-прежнему не показывая в мою сторону ничего, кроме холодного равнодушия.