Обычная гражданская версия позволяла дать лишь небольшой разряд – без опасности убить. Этот парализатор уже перепрошитый, с убранными ограничениями. Хоть Мегавольта из старого мультика создавай – что со мной Степа и сделал, в принципе.
Надев браслет, перевел его на ручное управление – терминала-то нет. Настраивать пришлось еще и куртку, чтобы рукав расходился при активации браслета, открывая путь выдвигающемуся жалу. Сделал несколько пробных движений, изгибая кисть подобно Человеку-пауку. Все работает убийственно четко, заряд почти полный. Напоследок взял из выемки на стенде еще один магазин для Глока – больше не было, и обернулся к сержанту.
– Сколько?
– Двести пятьдесят за все.
Недорого – моментально прикинул я, вспоминая цены, в которых Олег ориентировался очень хорошо даже без калькулятора валют личного терминала. Даже не то что недорого – дешево совсем.
– Почему такая щедрость?
– Догадайся с одного раза, – ровным голосом произнес сержант.
Догадался, и действительно с первого раза: даже самый большой город, когда речь идет о любой определенной деятельности, оказывается удивительно маленьким, причем все в нем друг друга знают. Это аксиома.
Войцех Ковальский постоянно брал левые подработки, так что наверняка пересекался с рейнджерами. Колхозники и Градская стража друг друга недолюбливали, но перед лицом безнаказанной элиты – такой, как наследник Юсуповых, уничтоживший патруль, – неприязнь эта казалась мелкой.
– Понял, – просто кивнул я, доставая из потайного кармана на поясе золотую монету номиналом в двадцать пять рублей.
– Двадцать пять рублей, Катерина золото, минус двести пятьдесят кредитов, – произнес рейнджер.
Вообще эту популярную в расчетах монету называли по-разному, самое приличное – «Катька золотарь». Но в присутствии любых конфедератов подобные неуважительные к русской императрице слова могли стать серьезной ошибкой. В иных случаях даже ошибкой фатальной.
Говорил сержант, кстати, сейчас не для меня – для себя: после этих слов он расфокусировал взгляд, всматриваясь в одному ему видимую дополненную реальность, и быстро отсчитал сдачу. Бумажными деньгами – английские фунты, пара франков и даже один засаленный доллар.
Машина между тем уже выехала на нужную площадь и прямо по грязной раскатанной поляне, бывшей некогда ухоженным газоном, подъехала к торцу погруженного во тьму здания. Свет не горел ни в одном из окон, а у крыльца стояли две бочки, в которых чадил живой огонь. Народ вокруг сразу рассосался – рейнджеров не любили гораздо сильнее, чем городских патрульных, и старались держаться от них подальше.
Кивнув сержанту, я взялся за дверную ручку.
– Олег, – обратился ко мне патрульный.
Не открывая дверь, я обернулся, вопросительно глянув.
– Степана в городе нет, если ты за ним.
– Информация есть? – тут же поинтересовался я, прикидывая оставшуюся наличность.
Знания – одна из твердых валют в этом мире, где твой легальный информационный интерес контролируется почти полностью, и представляют ходовой товар с соответствующей стоимостью.
– Из протектората он улетел в Москву, Цюрих или Барселону. На каком рейсе, не знаю, но приехал в аэропорт в этом промежутке, других вылетов тогда не было.
– Сколько?
– Нисколько.
– Понял, спасибо, – кивнул я и нагнулся, рассматривая нужное мне здание в небольшое окно-бойницу двери. Я хорошо знал, как перемещаться здесь, чтобы не попадать под взор систем наблюдения. Но нужно было еще обойти вон тот угол…
– Эта камера не работает, – показал на торец здания сержант. – Если за угол пойдешь, на рынок, уже нужна обманка.
– Нет, я только к Халиду.
Сержант кивнул и бросил мне арафатку пустынной расцветки. Поблагодарив кивком, я намотал ткань на манер шарфа и выпрыгнул из машины. Едва сделал первый шаг, как вздрогнул от волнения.
В первый раз я испытал подобное чувство – очень и очень тонкого льда под ногами в разговоре с Демидовым и Безбородко. Второй – во время беседы с княгиней, когда мы оговаривали условия нашего совместного существования.
Сейчас я снова в ситуации, когда любая, даже малейшая ошибка может иметь катастрофические последствия. Причем вокруг теперь не цивилизованный, а совсем другой, дикий, мир, где – в отличие от предыдущих случаев, слова уже ничего не значат. Здесь они часто бывают даже лишними. Русский, английский, польский, французский – местные обитатели не факт, что хорошо знают хоть один из языков. В первую очередь здесь котируются действия.
Площадка перед лавкой была пустынна – при появлении массивного внедорожника на рубчатых колесах местная «дворовая знать» рассосалась по периметру освещенного огнем круга. Но я чувствовал на себе многочисленные взгляды из кустов и щербатых провалов окон первых этажей. Наверняка у курируемой Халидом лавки была очередь, но соблюдать нормы вежливости я не стал – по статусу не положено. Патрульная машина в качестве такси уже подразумевает важность визита и игнор интересов всякой швали.