Варрава

Но, когда он подошел так близко, что мог уже ясно различить лицо Иисуса, он остановился опять, и тогда в нем совершился переворот. Ужас, которым он был преисполнен, исчез, и снова проникся он уверенностью в том, что все прощено. Раздирающая душу мысль о своей вине, своем бесплодном раскаянии уступила в нем место глубокому, все существо его пронизавшему сочувствию к страданию, человеческому страданию, которое было у него пред глазами; он почувствовал, что должен стоять здесь и страдать вместе с Учителем, пока не наступит для него миг освобождения, почувствовал, что это его право, дорогою ценой купленное, сладостное и в то же время ужасное право. Он не отрывал взора от бледного, дивно просветленного страданием лица, и при каждом трепетании его, при каждом содрогании истязуемого Тела он и сам страдал всеми муками распятого на Кресте.

Но одновременно ему смутно представлялось, что между этим зрелищем смерти и маленьким, освещенным солнцем мирком, который в это утро открылся его взорам, существует какая-то таинственная связь, что-то общее, и что это и есть именно то, чего он искал.

Часы проходили за часами, часы, столь же долгие, как вечности мучений. Народная толпа насытилась зрелищем, и вокруг Иуды стало пусто. Он этого не замечал; вся жизнь его перелилась в это боровшееся со смертью тело, распятое на кресте.

Смерть, освободительница, неужели же она так и не одержит победы, неужели же никогда не наступит конец! Он почувствовал, что силы ему изменяют, и снова начал им овладевать прежний, чисто физический ужас.

Тогда он увидел, как померкший взор Иисуса устремился к небу, мрачно нависшему над землей, увидел, как губы Его зашевелились, как вздох с трудом вылетел из Его уст, и голова тяжело склонилась на грудь. Тогда он понял, что все кончено, и сам без чувств упал на землю.

Мимо него прошел стражник и грубо ткнул его копьем. К нему вернулось сознание, и он поднялся. Да, все кончено! Теперь он может уйти.

Он сделал несколько шагов, но снова остановился и стал смотреть на лобное место.

Он увидал Крест с мертвым, готовым свеситься Телом, увидал два других креста с их еще живою ношей, увидал над ними угрожающе мрачное небо, затем взгляд его скользнул вниз, по стражникам, которые стояли, шепотом переговариваясь между собою, и, наконец, остановился на группе женщин у подножия Креста. Они лежали на коленях и плакали: только одна из них стояла прямо и смотрела на Крест сухим, горящим взором, со странной, горькой радостью на лице. Иуда узнал Марию Магдалину, и пошел прочь колеблющимися шагами.

И эта картина осталась запечатленной, словно выжженной огнем, в его душе.

Он знал, что постоянно будет ее видеть перед собою, — каждую ночь, каждую ночь! Нет, это невозможно, он не в силах жить с этим воспоминанием, он должен умереть, да, умереть!

Но сначала, да, сначала он должен найти то, чего искал. Раньше этого ему нельзя умереть! Но где найдет он это, где! «Мария!» — пронеслось у него в голове. Да, она это нашла, к ней пойдет он, она ему скажет! Но ведь ее уже нет! Она умерла, нашла и после того умерла! Быть может, это и нельзя сказать, один, один должен он это найти!

Но где же, где?

Тогда он вспомнил про маленький, освещенный солнцем бугорок, который видел утром, и вновь в нем пробудилась надежда, подобная проблеску того же солнца. «Да», — подумал он: «Я пойду туда, быть может, там я найду!»

* * *

Он был опять у себя, лежал на той же кровати, на которой умерла его мать. Как и тогда; на дереве за окном пела пташка, и лучи солнца врывались в окно и светились на постели. Но под головой он ощущал что-то теплое и мягкое, тихим пламенем согревавшее ему щеку. Он приподнялся и увидел, что изголовьем ему служит маленький зеленый бугорок; травка всходила на нем светлыми стебельками, и солнце переливалось на былинках. Со вздохом счастья Иуда снова опустил на него голову.

Но солнечный свет стал медленно подниматься по стене, побледнел, исчез, и кругом стало темно. Далекие, угрожающие голоса зазвучали в ушах Иуды. И вдруг он услышал, что наружная дверь отворилась; раздались тяжелые, шлепающие шаги, как будто падение грузного тела, и после этого все стихло.

«Это он!» — подумал Иуда и схватился рукой за что-то твердое. Он встал, отворил дверь и вышел в крайнюю горницу. Ощупью пробрался он в угол, где стояла кровать. Он увидал на ней большую, безобразную голову Аввы; глаза нищего смотрели на него своим тупым, ничего не говорящим взглядом, но вокруг рта змеилась чужая, насмешливая улыбка. В порыве отвращения Иуда замахнулся и ударил его. Тогда язвительная улыбка сменилась кроткой и серьезной, не нищий здесь лежал, а Иисус; но Он не был мертв; Его глаза сияли жизнью, и щеки были покрыты румянцем. Он встал со своего ложа и сказал:

— Что тебе, Иуда?

Иуда ответил:

— Господи, помоги мне найти то, что я ищу!

Иисус взглянул на него.

— Зачем ищешь ты так далеко? — сказал он. — Ты уже нашел, но твои глаза поражены слепотой. Пойдем со мною вместе!