Варшава в 1794 году (сборник)

Рассказам об этой победной экспедиции старого короля под Пловцы не было конца; потому что, где бы Шарый не показался, не давали ему покоя, спрашивая его о том, что видел, слышал, чего тогда был свидетелем.

Мы говорили уже, что эти три тевтонских копья, которые проткнули храброго рыцаря, взял он себе на щит, а свой старый велел в Кракове разломать. Оборудовали новый щит, обтянутый шкурой и обитый золотыми гвоздями, на котором довольно умело скрестили три копья – также девиз рода из Козларогов изменился на Елита… чтобы дети и внуки помнили, чем он оплатил свой новый щит[11].

Сотый, быть может, раз Шарый был вынужден повторять, как долго тайно король должен был ходить за крестоносцами, выжидая минуты, когда сможет отомстить за уничтожение страны; как воеводу Винча достойная жена отвела от измены, примирила с королём, склонила его бросить крестоносцев.

– Это святая женщина, – говорил Флориан, – не жалела труда, не обращала внимания на опасности, и мужа спасла от позора, а король с его помощью преодолел крестоносцев.

– То правда, – ответил Лелива, – что всё же понемногу то зло, которое сделал, он исправил. Король ему простил, вроде бы стёрлось, а вот великопольская шляхта не забыла ему, что с крестоносцами на их земли нападал. После того, что я слышал, в его коже до сего дня я не хотел бы быть.

– Брат мой, – отозвался Флориан, – у наших землевладельцев, правда, очень горячая кровь, и когда она в них закипит, рубить и убивать готовы, но также никто так быстро не остывает, как мы. Воевода вернулся домой, люди из лесов также вышли и заново сколотили хаты; потери понемногу забылись – оставят его в покое. Винч имеет то за собой, что тевтонского грабежа никоим образом предотвратить не мог.

– Но смотрел на него, но с ними ходил, – добавил Лелива. – Наленчи не Наленчи громы на него бросают – он во всём виноват. Он! Говорю тебе, что в его шкуре не хотел бы быть. Из хорошего источника знаю, что на него насели и что его убьют, а с ним всех, кто жив…

Беспокойный Флориан вскочил с сидения.

– Упаси Бог! – воскликнул он. – Если бы я знал, что ему действительно грозит опасность, ему и Халке побегу на помощь, потому что мне жаль эту женщину… жестокий…

Лелива покрутил головой.

– Ты не много бы помог, – сказал он. – Я знаю то, что на него заговор, что к нему принадлежит много людей и что от них не уйдёт!

Гримала, недавно воротившись со съезда землевладельцев, который был на Сроде, рассказал, что там поклялись неприятели воеводы свои кривды на нём возместить… Предателя обезглавить, из семьи никого не щадить и всё с дымом пустить…

Шарый вздрогнул.

– Ежели так, – сказал он, – завтра на коня с людьми сяду и в Поморье пущусь.

Бросились его все отговаривать, начиная с отца, но Шарый твёрдо стоял при своём.

– Не может того быть, чтобы я нашу родственницу, которая меня больного пеленала и домой везла, покинул… Помогу не помогу, долг исполню.

Домна не говорила ничего, умоляюще смотрела на мужа. Далибор раздражённого смягчил.

– Байки плетут, – шепнул он тихо, – напрасно сорвёшься, – и людей подвергать опасности нехорошо. Оставь это в покое. Пальцы в дверь вкладывать не нужно.

Флориан молчал, но после отъезда Леливов на другой день начал собираться в дорогу.

Подобрал себе несколько десятков вооружённых человек, попрощался с женой, с отцом и пустился самыми простыми дорогами на всю ночь.

На расстоянии шести миль от дома пришлось отдохнуть. На постоялом дворе сидели за пивом путники. Ехали к своим в Серадзу, а были они великополянами.

– Что там слышно около Познани? – спросил Шарый.

Усатый, толстый землевладелец начал дико смеяться.

– Хорошо слышно! Хорошо, – сказал он, подбочениваясь, – негодяев обезглавливают, чтобы другие покаялись.

– Каким? Кому? – спросил Флориан, немного побледнев.

– В самый канун рождества Иоанна Крестителя, – продолжал далее путник, – наши приехали на двор в Поморье и – свершилось правосудие, предателя воеводу изрубили на кусочки, не осталось живой души, усадьбу сожгли…

Божье наказание, хоть людскими руками. Пусть так со всеми предателями будет. Amen.

Koniec

1881 год